У каждого конца есть свое начало.
Как семена, спрятанные в зимней земле.
Темные, спящие, ждущие света,
который их оживит.
Гребок. Вдох. Гребок. Вдох.
Дэниел плыл по мутному озеру, рассекая толпу пловцов в неопреновых костюмах. Три четверти плавательного этапа IRONMAN Виктория, и его ритм оставался неизменным – каждый гребок был мастерски отточен. Он слышал только биение сердца, ощущал жжение в плечах, чувствовал слабый запах вазелина и озерной тины.
Гребок. Вдох. Гребок —
Боль. Раскаленная добела как сталь, вспыхнула в центре груди, сверхновой звездой пронеслась по левой руке, и потухла в онемевших кончиках пальцев.
Дэниел задыхался, заглатывая полный рот водорослей и загрязненной дизельным топливом воды. Правая рука замерла на середине гребка, мышцы закостенели как ржавые петли.
Не сейчас. Не здесь. Просто продолжай двигаться.
Тело начало тонуть. Небо над головой погрузилось в кромешную тьму. Все звуки исчезли. Пузыри унесли его последний вздох. Холод бездны принял его в свои объятия.
Затем наступила тишина. Совершенная, кристальная тишина, окутавшая его как одеяло.
Время остановилось, и в этой неподвижности он увидел своего брата. Солнечный свет играл в его кудрявых волосах, когда они бегали кругами по бабушкиному саду. Детский смех. Запах свежевспаханной земли. Что-то такое простое, что причиняло боль.
Воспоминание исчезло, рассыпавшись на быстро проносящиеся образы:
Его мать в выцветшем розовом халате, сидящая за кухонным столом. Ее пальцы дрожали, когда она решала, какие из счетов могут подождать еще неделю.
Финансовые графики, словно ядовитые водопады, обрушивались с экрана его ноутбука – зеленые пики и красные свечи, цифры, которые когда-то символизировали спасение, теперь стали бессмысленными иероглифами.
«Ты хотел быть ландшафтным дизайнером, – прошептал Сэм откуда-то издалека.
Спальня – частички пыли, плавающие в свете, проникающем через треснувшее окно. Разорванный поэтический дневник, страницы которого скручивались, как осенние листья. Хрупкие зеленые ростки, робко тянущиеся к свету на подоконнике.
Звук затвора.
Образы ускорялись затем резко замедлялись, сливаясь в одно яркое воспоминание:
Дэниелю было двенадцать, Сэму – десять. Они копались на грядке рядом с бабушкой в темной, богатой земле. Ее скрюченные артритом руки демонстрировали честную, суровую работу.
«Осторожно, – наставляла их бабушка. «Жизнь в начале хрупка».
«Вот так?» спрашивал Сэм, его ногти уже почернели от грязи.
«Идеально», – сказала бабушка. «Им нужно место, чтобы расти».
Пальцы Дэниела копировали их движения. Почва была прохладной и влажной, живой и многообещающей. Он вдавливал семечки в каждое углубление и осторожно прикрывал их.
«Корни растут вниз, прежде чем что-то вырастет вверх», – сказал Сэм, повторяя бабушкину мудрость.
«Правильно, Сэмюэль. Отличная работа!»
Дэниел улыбнулся широкой улыбкой. Он был свободен. Он был счастлив.
Сад начал темнеть. Трава под его коленями затвердела, превратившись в синтетический газон. Цветы завяли, их заменили цифровые графики – слишком идеальные, безжизненные. Почва под его ногами растворилась.
Он вдыхал аромат свежескошенной травы, пытался удержать момент, но он ускользал. Его последнее воспоминание о том, как он был маленьким. Чувствовал себя в безопасности. Целым и невредимым.
Из центра начал распространяться свет, смывая цвета, формы, само воспоминание.
И потом темнота.
И потом свет.
И потом – начало.
