ВЕСНА
В СТАРОМ ДОМЕ
рассказ
Ник Арановский никогда не стремился стать великим писателем. Он писал скорее для себя, полностью отдавая себе отчёт в том, что его творчество может быть совершенно непонятно иному читателю и в этом, пожалуй что, заключался его смысл. По крайней мере, он был в этом убеждён
Конечно, если нам обратиться к его прошлому, к тому времени, когда он был ещё совсем ребёнком, не умеющим отличать право от лево, не знающим значения слова «периодически» и даже не подозревающим, что в языке существуют запретные слова, то, разумеется, можно заметить отличия его, тогда ещё не окрепших и не осознанных принципов по уже начавшейся писательской деятельности. Тогда он мечтал стать известным. Вернее, нет, эта формулировка ошибочна, он, скорее, мечтал, чтобы его книги читали все люди на Земле. Он хотел, чтобы его творчеством интересовались, чтобы народ внимательно следил за каждым придуманным им сюжетным поворотом, чтобы любил или, хотя бы, уважал каждого из выдуманных им героев.
Это началось, пожалуй, с того момента, когда в восемь лет он достал из-под кровати набор игрушечных солдатиков, который ему за несколько лет до этого подарил папа, но который был им не примечен и заброшен в самую глушь квартиры. Вообще, под кроватью у Ника находилось всё, что только там могло находиться: ящики с машинками, наборы кубиков, несколько конструкторов, пара также подаренных ему кем-то из друзей, но благополучно забытых настольных игр, набор для плавания и прочее. Он придумал достаточно ловкую штуку: все эти вещи, хранящиеся там, он поставил прямоугольником, оставив в центре небольшое пространство. В те моменты, когда возникала необходимость что-то оттуда достать, он выдвигал один ящик с машинками, таким образом открывая «калитку» в свободное пространство, залезал туда, и, оказавшись посредине своей конструкции, выбирал нужную ему вещь и выбирался вместе с ней. Родителей восхищала эта его странная детская «изобретательность», по крайней мере, они это так называли.
Так вот солдатики, что пару лет пылились в углу подкроватного домика, послужили для мальчика источником, пожалуй, первого в его жизни вдохновения. Играя с ними, придумывая каждому из них свою, совершенно уникальную историю, он этим так увлёкся, что в какие-то моменты, как казалось его маме, даже перестал видеть грань между реальным миром и своими фантазиями, что её даже немного пугало. Он так полюбил свой пластиковый, но яркий мир, что его краски перетекли в настоящий, насытив его жизнь особыми оттенками, такими, которых кроме него не видел почти никто.
Некоторые из придуманных им историй легли в основу его уже повзрослевших фантазий, другие, по-своему прекрасные, канули в лету. Ник начал писать пьесы, на этот формат его вдохновил Шекспир и его Отелло. Эти вечные «Яго», потом «Родриго», «Яго», потом «Родриго» и ещё «Яго», за ним «Родриго» и так несколько страниц, на всех в середине написаны эти имена, а после них маленькие островки текста, и где-нибудь в конце сцены, написанное курсивом «умирает». Или просто «падает», если не в конце. Это было так красиво, что он решил тоже попробовать создать подобную красоту и начал писать короткие пьесы на склеенных в форму книги клеем-карандашом листах А4 с нарисованными фломастерами обложками. Он писал и писал, делая это занятие чуть ли не главным делом своего дня, совершенно позабыв о той, редко, но всё же периодически ощущаемой ранее скуке. Потом он читал эти пьесы родителям: усаживал их в гостиной на диване, сам садился перед ними на стуле, брал в руки едва не разваливающуюся книгу и читал. Те были просто в восторге от творений сына, они внимательно слушали его, широко улыбаясь, а потом, когда он всегда громко и чётко говорил «конец», аплодировали, вставая с дивана.
