Двигатель отказал почти в самом конце разгона, уже перед самым выходом в гиперпространство. И ладно, хоть «до», а не «во время…», а то мало бы что осталось от старого грузовика. И это было настолько жестко, что даже Надежда, обычно спокойно и беспроблемно переносящая перегрузки, почувствовала себя не в своей тарелке. Она отсиживалась в каюте и, приходя в нормальное состояние, ворчала, что, похоже, на этом корабле напрочь забыли о людях. Рудному концентрату в трюмах ничего не сделается, ни один контейнер даже не сдвинется, а вот, экипажу пришлось туго. Хотя, если подумать, эта поломка – единственное приключение за последние два рейса.
Летать на частном транспортнике – дело скучнейшее, но куда ещё возьмут без напарника. Такие владельцы небольших грузовиков упорно подавали свои заявки на выпускников джанерской школы в надежде получить на распределении хоть кого-то. А заодно и льготы от государства за стажера. Тогда владельцу этого грузовика повезло.
А Надежде – нет. Дар предвидения – дело нереальное. Кто мог знать заранее, что напарник погибнет перед самыми выпускными экзаменами? Несчастный, нелепый случай. Отказал надежный, казалось бы, айдер, а внизу оказались скалы. Первое время Надежда долго не могла принять потерю, про себя разговаривала с погибшим другом. Но время все-таки сглаживает эмоции, отдаляет прошедшее, и она смирилась. И давно уже попрощалась с заявкой на военный крейсер. Там теперь летает другая пара, а она вынуждена довольствоваться этим потрепанным стареньким грузовиком.
Первый рейс, самый скучный и тоскливый, думала, никогда не закончится. Видимо, прав был отец, когда периодически говорил, если все вдруг шло наперекосяк: хочешь насмешить Бога, расскажи ему о своих планах. По версии матери смешить своими планами следовало Вселенную, которой, вероятно, на сей раз было очень весело.
Весь заработок с первого рейса Надежда истратила разом. На два сеанса связи.
С Чионой – Шетону, и с Накастой –Лоннеду. Просьба была одна: прислать материалы, какие можно найти, по медицине катастроф. Самые разные подходы в оказании скорой помощи у рептилоидов и людей. И почти два года, самостоятельно и упорно, до автоматизма, все это дело штудировала. Чтоб можно было потом сдать на еще одну квалификацию.
С практикой, правда, было напряжно. Немногочисленный экипаж транспортника страдал, если разве от постоянной скуки.
Стоило учиться на десантника, чтобы, за весь рейс ни разу не исполнить прямых обязанностей охранника. Но с другой стороны, что могут сделать шесть человек охраны (а также грузчиков и подсобных рабочих по совместительству) в случае реального нападения? Немного, пожалуй.
Тяжело вздохнув, Надежда наклонилась и подобрала с пола своего рептилоида, который свалился с полки во время аварии.
– Бедный ты мой, – вслух пожалела она свою любимую игрушку, и, наверное, целую минуту стояла, закрыв глаза и прижимая к груди зеленого кожаного друга. Только игрушке она могла рассказать о ежедневном однообразии стандартного до мелочей полета, о непонятном беспокойстве, гнездящемся в душе в последние два месяца. Может, причиной был настойчиво повторяющийся сон? Знакомый, четкий, уже выученный наизусть.
Она вне корабля. В открытом космосе. Одна. На тонком страховочном фале, который, неожиданно, натягивается, как струна и начинает рваться, медленно распуская в пушистую кисточку нити сверхпрочных волокон, которые и ножом перерезать сложно. А корабль включает двигатели и начинает уходить. Без неё. Насовсем. Быстро превращаясь в светящуюся точку и, наконец, вовсе пропадая. И панический ужас одиночества. Нет, не смерти, а именно одиночества и полной беспомощности. И каждую ночь Надежда просыпается в этом ужасе, с мокрым от слез лицом и подключает гипнотрон, чтоб оставшееся до побудки время доспать безо всяких снов.
