На остановке
Из Альфа-центавра в окрестности Гончего пса
Меня ослепили
Твои золотые глаза…
В ванной послышался ужасный грохот, что-то c шумом обрушилось на пол. Ника услышала отчаянный, похожий на предсмертный стон, крик Томаса.
Рвану дверь, так что отлетела задвижка, – влетела в ванную.
– Помоги…
Тело Томаса, изогнувшись в конвульсиях, висело как воздушный мост между ванной и рукомойником. Словно отчаянный воздушный гимнаст невероятным усилием пытавшийся поймать равновесие между двумя несовместимыми точками пространства в странном неудавшемся полете…
Самое ужасное – этот его отчаянный стон о помощи.
Это было так не похоже на Томаса! (хотя… она уже видела его таким однажды)
Нике с ужасом глядела, как по его лицу, искаженному гримасой боли, стекают капли пота. По всему было видно, что ему невыносимо больно. У Ники аж свело скулы.
– Жемчужина… – простонал он.
– Ты… потерял жемчужину? – переспросила Ника. – Снова?
– Томас, задыхаясь, кивнул головой.
Судорога, пробегавшая по его телу, понемногу стихала. Кажется, он понемногу стал приходить в себя. Вся кожа его была покрыта мелкими каплями то ли пота, то ли воды.
Ника гладила его по голове, плечам, прижимая его к себе, словно мать, инстинктивно желающая защитить ребенка от беды.
– Он поднял на нее измученный взгляд. Его мышцы, сведенные судорогой, понемногу расслаблялись. Боль отступала.
Чтобы успокоить Нику, он полу-обнял ее еще слабой, дрожащей рукой. Она чувствовала его пульсирующее слабое тепло. Он и в самом деле казался ей сейчас слабым ребенком. Это ее-то сильный Томас!
Она понимала, что лишь одна может хоть как-то помочь ему.
Но ведь и то, что с ним происходит – это и ее вина, это все из-за нее, – думала она, мучаясь уже не в первый раз этими мыслями.
Ника постаралась поймать ритм его дыхания, чтобы, дыша в унисон, помочь ему восстановиться.
Эту технику скорой помощи она изучала когда-то давно, еще на курсах подготовки в разведке, – дышать общим дыханием, меняя этот ритм в нужную сторону, чтоб помочь товарищу…
Дыхание вместе, словно одной порцией воздуха. Это у них с Томасом отлично получалось. Причем, возникло это совершенно спонтанно. С той самой, с первой их встречи …
Постепенно их дыхание становилось все спокойнее. Наступало облегчение.
Где-то в глубине комнаты зазвонил телефон. Этот звук вернул ее к реальности. Словно с луны на землю…
Звонило начальство, требовало ее немедленного появления в дизайн-бюро. Как всегда, форс-мажор.
Они вышли из подъезда, как всегда, порознь. Том, похоже, уже более ли менее пришел в себя.
Он вышел первым, подняв воротник серого драпового пальто.
Двадцатью минутами позже вышла из квартиры и Ника, закутавшись в такой же серый, как небо, шарф поверх пальто.
Выйдя из подъезда, она кивнула бабушкам, привычно примостившимся на лавочке у подъезда, – и застучала каблуками по мокрому асфальту.
Спиной чувствовала их внимательные взгляды. Да, три бабушки на лавочке у подъезда – это сила! Особенно бабушка Неонила (вот уж угораздило ее получить такое трудновыговариваемое имечко) – почти совсем слепая, но взгляд у нее четкий, сильный. Ника почти всегда чувствует его спиной. Бабушки, когда собираются в свои «тройки», – превращаются в настоящую профессиональную разведгруппу, считывающую с проходящих практически всю нужную информацию. Одна читает эмоции, порожденные человеческими грехами, другая – твою историю, третья – твои планы и твое будущее. И всегда в группе есть ведущая, или ведающая, – как хотите. Здесь ведающей была баба Неонила, – блеклые серо-голубые, выцветшие глаза, цвета затянутого полупрозрачными сероватыми облаками осеннего неба. Неонила практически ничего не видела. Но все-то ведала, – была собирателем и анализатором, обобщая то, что «считывали» остальные.
