В тот год много чего произошло: множество людей нашли друг друга, создали семьи, некоторые, наоборот, эти семьи разрушили. Рождались дети, умирали старики. Несколько компаний пошло ко дну, появились новые.
Но запомнился он катастрофой, обсуждаемой всей страной, и не только своей. Долго еще упоминания мелькали на экранах телевизоров, комментировалось в новостных лентах разрушение конструкции моста. Корпорация Шин Сео Групп была одним из тех колоссов, что кажутся нерушимыми; однако ее акции рухнули, как и их детище, подняв столб пыли, который оседал годами.
Что послужило причиной гибели свыше пяти тысяч людей, разбирали лучшие инженерные умы Южной Кореи. Главный акционер окончания не дождался, пустил пулю в висок, остальные не были столь категоричны; разъехались и затаились на время следствия.
Бизнес-проекты прикрыли, идеи разошлись по другим, более удачливым компаниям вместе с персоналом, которому нужно было кормить себя и семьи.
Молодого начальника отдела проектирования и начальника инженерного отдела в итоге признали виновными за разработку документации, не соответствующей требованиям государственной экспертизы, и цепочка поиска виновных потянулась дальше.
На Му Хён был одним из тех, кто в том году создал семью и с молодой супругой они ожидали пополнения. После оглашения приговора их квартира осталась невыкупленной, супруге пришлось искать подработки, а сам он отправился в тюрьму на каторжные работы на долгий срок.
Ли Мин Мэй оказалась одна в чужом городе, без средств к существованию, без друзей и какой-либо поддержки. В Сеуле оставаться она не могла, даже позволить себе снять крохотную комнатушку в кошивоне1 стоило денег, которые таяли с каждым днем, проведенным в столице. Помогать ей никто не стремился, бывшие сослуживцы Му Хёна, доброжелательные несколько месяцев назад, теперь переходили на другую сторону улицы при встрече и прятали лица. Жене убийцы никто не был рад вплоть до кассиров в магазинах, говоривших сквозь зубы, и то только потому, что обязаны были.
Мин Мэй вернулась в Мокпхо.
Собрав вещи, свои и мужа, за которыми его семья не удосужилась заехать, поняла, что придется упрашивать водителя автобуса пустить ее с таким количеством чемоданов либо тащить их до ближайшего мусорного бака. На такси денег не оставалось. К счастью, аджосси оказался в добром настроении и даже помог уложить багаж. Мин Мэй вернулась домой. С кольцом на пальце и без мужа.
Встретили ее ожидаемо – гробовым молчанием. Однако в этом маленьком городке осталось то, что было важнее в данный момент добрых встреч – домик в районе Сонсан-дон, оставленный покойной хальмони2. За который не нужно было платить, и где можно было жить. Небольшой, на три комнатки; и окруженный забором дворик.
Узенькие чистые улочки ветвились между разноцветными домами, рисунки на стенах, вывески, скамейки везде, где можно дать отдых ногам. Воздух в деревне Сихва нес ароматы ленивой неспешности и покоя. Казалось, даже люди здесь ходили иначе, чем в Сеуле.
Но новости смотрели везде.
– Вернулась, – прошептала в спину соседка.
Мин Мэй разогнула спину, потерла поясницу. Обернулась, соседке улыбнулась. Про себя отметила, что она совсем не изменилась за пять лет, что прошли с их последней встречи: те же волосы до плеч, забранные заколками с висков, тот же испытующий взгляд, очень хорошо работавший на ее муже, добрейшем Ли Че Дуке. Сын их, Юонг, в то время еще не дорос, чтобы задумываться о его значении, потому Мин Мэй помнила мальчика как большого непоседу.
– Онни!
– Мама Ли Суонга, – прищурилась соседка, сразу установив между собой и бывшей подругой черту. Оглядела чемоданы, уперла руки в бока. – Надолго, что ли?
