Вечер был теплым, почти уютным, но в воздухе витала странная статичность, будто время замедлилось специально для них. Уличные фонари, словно золотые купола, отбрасывали мягкий свет на столик в углу кафе, где их силуэты сливались с тенями.
Запах жасмина с ближайшей клумбы смешивался с горьковатым ароматом свежемолотого кофе. Он заказал эспрессо с кардамоном, она – чай с мятой, и пар от их напитков танцевал в лучах света, как призраки, обреченные на вечное движение.
Девушка выглядела хрупкой, почти невесомой, словно сотканной из тумана. Ее глаза, глубокие, как бездонные колодцы, отражали мерцание свечи на столе, превращаясь в две крошечные галактики. Бледная кожа отливала перламутром, а тонкие пальцы, украшенные серебряным кольцом с черным ониксом, весело крутили чайную ложку, заставляя свет играть на ее гранях.
Где-то вдали прозвучал смех, но он словно утонул в гуле города – приглушенном, но нервозном, как сердцебиение спящего великана. Часы над стойкой бармена тикали громче обычного, отсчитывая секунды с металлической беспристрастностью.
– Ты когда-нибудь задумывался, почему люди так боятся смерти? – спросила она, начиная медленно помешивать чай. Ложка звенела о фарфор, ритмично, как метроном.
Парень улыбнулся, поправляя рукав рубашки, где случайно расстегнулась запонка в форме крыла. Вопрос был неожиданным, но он привык к странным темам – его всегда тянуло к девушкам, чьи мысли напоминали лабиринты с множеством секретных дверей. Ее голос звучал как шелест страниц древней книги, которую опасно открывать.
– Наверное, потому что это неизвестность, – ответил он, наблюдая, как капля кофе растекается по блюдцу, образуя узор, похожий на карту забытых земель. – Никто не знает, что там, за чертой. Даже взять страх темноты: мы боимся не ее, а того, что она скрывает. Как ребенок, который видит чудищ в складках шторы.
Она подняла глаза, и он внезапно заметил, что зрачки ее расширены неестественно, поглощая свет, как черные дыры. На миг ему показалось, что в их глубине мелькнул отсвет – далекий и холодный, будто свет одинокой звезды.
– А что, если смерть – это просто… конец? – Она отодвинула чашку, и чай внутри вдруг застыл, прекратив колебаться. – Ничего. Пустота. Ты перестаешь существовать, и все. Как пламя свечи, которое не гаснет, а растворяется в воздухе, оставляя лишь запах воска.
Он почувствовал, как мурашки побежали по спине, будто кто-то провел по ней холодным скальпелем. Где-то зазвонил колокольчик на двери, но звук донесся будто сквозь воду.
– Ты часто об этом думаешь?
– Постоянно, – она улыбнулась, и в этот миг тень от вазы с гортензиями легла на ее лицо, разделив его пополам: одна половина осталась освещенной, другая погрузилась во мрак. Улыбка не дотянулась до глаз, где застыла тяжесть, словно она несла на плечах невидимый груз веков. – Смерть – не просто тень за спиной. Она в каждом вздохе, в каждом шаге. В трещине на этой чашке, – она провела ногтем по тонкой паутинке на фарфоре, – в пылинках, что кружат в луче света. Люди закрывают глаза, чтобы не видеть, как жизнь просачивается сквозь пальцы. Как песок.
Парень наклонился вперед, и его отражение в ее зрачках исказилось, став чужим – бледным, с темными провалами вместо глаз. В ушах зазвучал шум, похожий на шепот толпы, говорящей на забытых языках. Он сглотнул, внезапно осознав, что не помнит, как попал в это кафе. Как будто весь вечер был сном наяву.
– А ты не боишься смерти? – спросил он, и собственный голос показался ему эхом.
– Нет. Я… понимаю смерть. – Она поднесла ладонь к пламени свечи, и огонь на миг погас, словно испугавшись ее. – Смерть – не конец. Смерть это мост. Но не все готовы ступить на него. Но Смерть неумолима и незыблема.
