Гречанка из Пентикопоса
Вступление
Уважаемый читатель!
Фантастическую повесть «Гречанка из Пентикопоса» не стоит просматривать "по диагонали" или читать непоследовательно, отрывочно, выборочно, ибо не будет понятно, почему произведение относится к фантастике. Читайте от начала и до конца.
Эта повесть о том, как спустя десятки столетий повторился код человеческого ДНК, то есть в начале ХХI в. естественным путём появился «двойник» человека, жившего в античное время. Автор фантазирует. Но на то мы и художники…
Таинственная фотография
Профессор физики Степан Фомич Ельников застыл над фотографией, которую он только что проявил в фотолаборатории Института Н.
Проявленная фотография была необычна: она получилась из специальной плёнки под шифром 6739, поставленной для снимков в аппарат с ультрафиолетовой прослойкой. Над конструкцией аппарата Степан Фомич трудился много лет, и вот, наконец, изобретение прошло апробацию.
Неудивительно, что Ельников претерпел лёгкий шок, когда увидел изображение на фотоснимке. Глаза профессора расширились настолько сильно, что, казалось, глазное яблоко заняло территорию век. Толстые губы разомкнулись, образуя что-то вроде окружности, а на внутренней стороне нижней губы еле держалась, сгорая, сигаретка, готовая вот-вот свалиться на пол. Красный густой свет, наполнявший лабораторию, подчёркивал контуры жёстких и торчащих скрученной проволокой объёмных волос на темени профессора, отчего весь его вид напоминал не человека, а сомнительного представителя потустороннего мира.
Громкий телефонный звонок, давно разносившийся из-за двери настойчивым дребезжанием, к счастью, разбудил Степана Фомича. Он как-то легко для своего веса прыгнул к дверной ручке, не выпуская мокрого снимка из своих пухлых пальцев-сарделек, дёрнул её изо всех сил, пнул ногой дверь обратно и очутился в прилегающем к лаборатории предбаннике, у звонящего телефона.
– Слушаю, слушаю, кто это там? – закричал Ельников, бросив мимолётный взгляд на своё отражение в тускнеющем на стене зеркале. – Мама родная, ну и зенки!.. Нет, это я не вам! Кто?! А, Евграфий! Ты что, экстрасенсом заделался? Да потому что мысли мои угадываешь на расстоянии! Я вот-вот собирался тебе звонить. Приезжай немедленно! Срочно! Отговорки не принимаются! Немедленно! Ты ошалеешь, когда увидишь то, что я хочу тебе показать! С ума сойдёшь! – и без промедления швырнул трубку.
Степан Фомич немного успокоился, вошёл в лабораторию, отключил красный свет и раздвинул тяжёлые маскировочные шторы на окнах. Через стекло ослепило его солнце. Июньский день стоял в разгаре. Небо чистым голубым полотном застелило что-то там наверху, и по центру его плавился громадный шар, окружённый ободом пожара. Ельников положил ещё не высохший до конца снимок на широкий, жёлтый от солнца, подоконник и досконально разглядывал фотографию вернувшимися на место умными глазами. Так он простоял, водя зрачками по всем точкам фото, наверное, долго, пока его снова не разбудил звонок, но уже не телефонный, а входной.
На пороге фотолаборатории оказался давнишний товарищ Ельникова, тоже профессор с именем, но не с такой фартовой судьбой учёного, какая была у Ельникова.
– Графинчик, погляди, – таинственным шёпотом, как змий, прозвучал Степан Фомич, – получилось!
Надо отметить, что Ельников не виделся со своим другом вот уже четыре года, с того самого момента, когда друг, ни больше ни меньше, предал профессора Ельникова: Графинчик отказался от совместной с ним работы, уверовав в бесперспективность, а главное, в абсурдность Ельниковских идей. Но сейчас несмотря на то, что Графинчик в своё время струсил, Степан Фомич говорил с ним так запросто, будто предательства и разобщённости между ними никогда не было. Многие годы взаимной тишины исчезли сами собой, стянулись до минимума времени, словно оба учёных мужа только вчера расстались после очередного спора и вновь встретились на следующий день, – ночь стёрла все недопонимания и противоречия.
