Первым, что я увидела, – был каменный пол. Неестественно холодный и слишком гладкий, будто политый эпоксидной смолой. Оторвав замёрзшую щеку от пола, я рассмотрела грубые стены из того же камня и маленькое выбитое под потолком окошко. Острые лучи света на миг ослепили меня, заставив проморгаться.
Во рту стоял металлический привкус. Мерзкое, но очень знакомое чувство. Открыв рот и вытянув язык, я провела по нему ладонью.
«Что?»
По фалангам совершенно незнакомых мне пальцев растекалась алая кровь.
«Какой реалистичный сон», – нынешнему положению дел было лишь одно адекватное объяснение.
В этом сне у меня были мужские руки, а я сидела в тюремной камере. Дул гулкий ветер, отчего где-то вдали раздавался жуткий вой. Я обернулась, чтобы рассмотреть толстые решётки, отгораживающие маленькое помещение. За ними шёл узкий коридор и каменные стены…
«Реалистичный, но скучный сон».
Пошатываясь, я встала на ноги. Тело слегка повело: общая слабость была совсем не нормальной. Слишком реальной для сна. Опустилась обратно, рядом с не самой ароматной дырой в деревянном полу. Сплюнула туда накопившуюся во рту кровь. Грубым движением тыльной стороной ладони стёрла остатки жидкости с губ и, облокотившись о холодную стену, застыла.
С каждой секундой мысль, что я просто сплю, казалась мне всё более идиотской. Это определённо был не сон.
«Но как я тут оказалась? Что, чёрт возьми, происходит?!»
Зажмурилась, потёрла виски, напряжённо вспоминая всё последнее, что происходило до этого «невероятного» пробуждения. Ничего не всплывало в голове. Вздох, похожий на стон, вырвался сам собой. Я определённо могла вспомнить свою жизнь, но последние её дни словно вырваны из памяти.
* * *
Самое крайнее и чёткое воспоминание – я падаю на кровать после учёбы и тяжёлой смены на работе; от койки всё ещё пахнет разлитым на неё день назад коньяком. За стеной слышны перепалки соседей по квартире. Переворачиваюсь на бок, чтобы не утыкаться носом в вонючий матрас, смотрю сквозь мутное окно на вереницу многоэтажек, закрывающих звёздное небо. Рёбра ноют после крайней встречи с дядей, так что мне приходится изменить своё положение. Перед сном думаю о том, как хорошо было бы покушать мяса в этом месяце.
Кажется, всё началось с алкоголизма родителей, их развода, лишения родительских прав и моего переезда к «любящему» дяде. Он, к слову, одним алкоголем не ограничивался. И его особо остро бесила моя безэмоциональность, поэтому дядя выбивал из меня нужные ему эмоции. Буквально.
В новой школе меня быстро сделали изгоем. Тогда я радовалась бесплатной еде и дополнительным урокам: находиться дома с дядей было невыносимо. Избегать конфликтов и издёвок оказалось сложно, но учителя иногда заступались за меня. Я хорошо училась, ведь мне было не на что отвлечься. А когда стала постарше и поняла, что выросла из своей одежды, начала подрабатывать. Сначала дядя, стоило ему понять, что я работаю, разозлился, а после стал брать мои деньги. Когда очередной работодатель меня обманул и выгнал, не выплатив зарплату, дядя избил меня до полусмерти. Это воспоминание не очень хорошо сохранилось. Просто помню, как проснулась с гипсом на руках и ногах в обшарпанной больнице. Зато я вдоволь насладилась небольшим отпуском на койке. Вкусная еда, тишина, покой и вид из окна на небольшой парк казались мне чудесными подарками судьбы.
Я как-то доучилась, поступила на бюджет в университет, находившийся подальше от дяди, и нашла парня… потом второго… третьего… Люди сменялись едва ли не каждый день, ведь мне от них нужны были лишь ночлег, понимание и, по возможности, любовь (не такая, какую проявлял ко мне дядя). Дядя… стал приезжать, стоило мне засесть где-то. Требовал деньги, выплёскивал злость и обиду за всё то плохое, что я сделала с его жизнью. А потом уезжал неизменно довольный.
