Леденящий душу вопль прорезал тишину летнего утра. Перепуганные птицы взмыли в небо, наполнив лес хлопаньем крыльев и шумом потревоженной листвы. Сара беспомощно отступила назад, но, споткнувшись о торчащую из травы корягу, упала на землю. Она не могла позвать на помощь: комок встал в горле, не позволяя не то, что издать звук – вдохнуть. Сара открывала и закрывала рот, словно выброшенная на берег рыба, сердце её бешено билось, пальцы лихорадочно бегали вокруг в поисках хоть какой-то опоры, а глаза…
У неё никак не получалось отвести взгляд или хотя бы моргнуть. Сара хотела этого, желала больше всего на свете, но не могла не смотреть. Она была не в силах оторвать взора от руки Терезы – короткие зелёные ногти, серебряное колечко с кристаллом, родинка на тыльной стороне ладони, – неуместно бледной, неуместно мёртвой в этом пышущем жизнью лесу.
– А-ах, – из груди Сары наконец вырвался судорожный вздох.
Сухой жаркий воздух ожёг горло, но показался спасительным. Грудь тяжело поднялась, пальцы сжались в кулак, руки напряглись. Медленно, неуверенно, но Сара всё же встала на четвереньки, зашарила по траве: телефон выпал из рук, когда всё случилось. Повезло, что не отлетел вперёд, ближе к…
Не додумав, Сара разблокировала экран и возблагодарила богов и прогресс: сигнал был даже в этой глуши. Через три секунды в трубке раздался профессионально спокойный голос.
– Девять-один-один, что у вас произошло?
– Да, я… – ещё один нервный вдох: взгляд Сары невольно скользнул в ту сторону, от руки к белёсым прядкам, перепутавшимся с травой. – Кажется, я нашла тело. Труп. Мёртвое тело. Это моя… подруга? Сокурсница. Тереза.
Сара вдруг почувствовала, как что-то мокрое и тёплое скатилось по щеке. Словно до тех пор, пока она не назвала имя, всё было не взаправду. Как пранк, глупая шутка, розыгрыш. Будто Тереза могла вскинуть голову, посмотреть на неё и сказать: «Эй, ты что, поверила, глупая?».
– Мэм? Мэм, вы меня слышите? Мэм, как я могу к вам обращаться?
– Да. Да, простите, – Сара поспешно вытерла слёзы, точно женщина в трубке могла их увидеть. – Уотерс. Сара Уотерс. И я мисс, вообще-то.
Она тут же прикусила язык: ну какая же глупость!
Женщина не обратила внимания.
– Где вы находитесь?
– Парк Джон Топитс, – Сара прикрыла глаза ладонью: темнота успокаивала, помогала сосредоточиться на простых вопросах. – Я зашла со стороны Акерман-авеню, шла… я не знаю, минут двадцать? Возможно, у вас получится понять по местоположению телефона?
– Да, конечно, мисс Уотерс, не волнуйтесь. Вы сможете оставаться на месте в ближайшие двадцать минут?
– Наверное? – ей ужасно хотелось сказать «нет» и сбежать. – Да. Конечно.
– Мисс Уотерс.
– Мм?
– Я понимаю, что вам сложно, но вы делаете благое дело. Просто отвернитесь, отойдите на пару шагов от вашей подруги. Дышите глубоко и размеренно. Всё под контролем, помощь уже в пути.
«Помощь», – Сара хмыкнула. Как будто Терезе ещё можно было помочь.
Потом ей стало неловко и за эту усмешку, и за прочие мысли. Но это случилось позже, когда Сара оказалась в безопасном полумраке собственной спальни, окружённая ароматом благовоний и умиротворяющими мелодиями из наушников. Лёжа на кровати, Сара спрятала лицо в локте: с виду – проявление усталости, на самом деле – стыда.
Запоздало она поняла, что утром вела себя совершенно неадекватно: сначала – когда говорила по телефону с женщиной из службы спасения, затем – когда невпопад отвечала на вопросы приехавшего на место детектива. Как там его звали? Питчер? Причер?1 В тот момент фамилия показалась такой смешной, что Сара хохотнула и поинтересовалась, почему полицейский отказался от столь явно предначертанного будущего. Ответный взгляд был столь холодным и выворачивающим душу, что Саре сделалось неуютно. Позднее тот же детектив посоветовал отцу сводить её к психологу, и она не нашла сил даже мысленно возмутиться – совет был отвратительно дельный.
