Отказалась идти к зубному и заплакала. Молчит, когда ее спрашивают на уроке.
Приглашаем родителей в школу, так как Женя не разговаривает с одноклассниками.
Отказывается садиться за парту с мальчиком.
Эти записи учителей в моем школьном дневнике все объясняют. Вообще-то, они из дневника начальной школы, но они и сейчас все объясняют. Потому что это опять началось. Значит, они опять все объясняют.
Женя не разговаривает с одноклассниками. А о чем с ними говорить? Вот, например, бред, который Фед и Даня обсуждали на перемене:
Феду родители подарили сотовый, и теперь он крутой, потому что у него есть мобила. Курить идешь?
Собираешься в субботу на тусу к Филину?
У Маши из десятого «бэ» грудь уже такая большая.
А Лены из десятого «а» титьки еще такие маленькие.
У Тани из десятого «вэ» сисек как будто вообще еще нет.
Ты идешь в выхи на тусу к Андрюхе? Там можно будет в приставку погонять. Феду нравится Маша, но и Лена тоже ничего.
Даня пойдет на тусу к Андрюхе, если там будет Таня. А еще Тане купили огромные колонки с басами.
Ну, если Даня пойдет к Андрюхе, то и Фед пойдет. Но только если там будет Маша.
Тогда Дане надо попросить Таню взять с собой Машу.
Все вокруг трещат без умолку. Их рты раздвигаются и сдвигаются, раздвигаются и сдвигаются, и нет этому конца. Молотят воздух, хотя я вообще не вижу смысла обсуждать девяносто девять процентов тем. Они того не стоят, если, конечно, ты не депутат и тебе не надо запудрить людям мозги. И вообще, если можешь говорить, не трать свой голос на разные глупости. Или голос никогда не кончается и его хватит на кучу дурацких слов?
Как можно вообще верить словам, если даже из телика говорят, что с деньгами все будет нормально, а через несколько дней – уже эта странная «девальвация» и мы с родителями закупаем макароны, чай и консервы на остатки папиной зарплаты? А на улице в грязи стоят люди и на газетках продают то, что у них осталось: книги, посуду, вещи. Мы несли тяжелые сумки, но вдруг мама остановилась у одной старушки и купила «Алису в Стране чудес». Старушка дала нам набор советских открыток бесплатно. Мы не хотели брать, но она уговорила. Ярко-белые снеговики с этих открыток быстро бы потемнели, окажись они в этой грязи.
Иногда мне кажется: когда я говорю, слова не выходят наружу, а залетают обратно внутрь вместе с воздухом и медленно заполняют меня. Сначала падают в ноги, потом доходят до живота, потом – до груди, а дальше уже копятся в шее и, в конце концов, встают в горле. И я немею со скоростью тридцать молчаний в час.
Но мир так устроен, что говорить надо, даже если не хочешь или не можешь. Слова – это дорога. Правда, всё, что ты хочешь сказать, уже кто-то прошел. Но дорога эта уже заросла, поэтому люди говорят опять и опять, чтобы можно было заново по ней шагать.
– Видели эту новенькую? Рыжую? Опять стоит у окна, как чокнутая, и что-то фоткает.
К Феду и Даньке подошла Катька со своим пажом Колясиком. У него всегда такое лицо, как будто ему сообщили, что он станет президентом, а он не знает значения этого слова.
– Да не трогай ты ее. Курить идешь? – И Фед ушел вместе с ними.
Ненавижу школу. Особенно эту компашку Катьки. Она ходит на уроки в замшевых сапогах, даже в слякоть и дождь, потому что ее привозят на служебной машине отца, который работает в мэрии, и ее ноги не промокают. Когда Катька идет по коридору, ее прямая спина говорит, что она здесь главная. Завидев ее, другие сутулятся, я замечала. Но не сама же она заработала эти деньги. Это все родители, а она только тратит. Еще как тратит. Колясик носит ее сумку. Катька использует его как мальчика на побегушках, а он и рад. Родители Колясика не так богаты, как Катькины, но тоже кое-что имеют. Слышала, что у него пять репетиторов.
