Год 1925 от Рождества Христова. Семь долгих, кровавых лет минуло с той поры, как мир, едва начавший зализывать раны Великой войны и переживший опустошительную "испанку", рухнул в бездну, неизмеримо более жуткую и беспощадную. Семь лет, как по истерзанной земле широкой, неумолимой поступью шагала новая чума – порождение не слепых сил природы и не древних суеверий, но человеческой гордыни, дерзнувшей вторгнуться в святая святых бытия, в саму тайну жизни и смерти.
Все началось не в адских глубинах, а в стерильной тиши лабораторий, затерянных где-то в сердце поверженной Германии, или, как упорно твердили потом дошедшие из-за кордона слухи, на нейтральной земле Швейцарии. Был конец тревожного 1918 года. Группа амбициозных ученых, щедро финансируемая тайным международным консорциумом промышленников, чьи имена так и канули в Лету вместе с прежним миром, вознамерилась бросить вызов самому Времени. Они мечтали создать "Эликсир Бессмертия", или, по крайней мере, средство для радикального продления человеческого века, для невиданной регенерации тканей. Эксперименты, окруженные плотной завесой секретности, проводились на том материале, которого послевоенная Европа предоставляла в избытке: на трупах солдат и животных. И ученые добились своего. Почти. Созданный ими "Вирус Прометея", как они его нарекли, действительно обладал способностью перезапускать угасшие клетки. Но огонь, похищенный у богов, вместо того чтобы осветить человечеству путь к вечной жизни, обернулся всепожирающим пожаром, охватившим планету.
Первые "воскресшие" были лишь жалкими, неуклюжими подобиями людей, лишенными разума, движимые одним-единственным, первобытным инстинктом – голодом. Чудовищным, ненасытным голодом, который гнал их на живых, заставляя передавать проклятую заразу с каждым укусом, с каждой каплей крови. Поначалу отдельные вспышки этой новой, невиданной болезни удавалось локализовать, с трудом скрывать от общественности. Смерти списывали на бушующий тиф, на бешенство, на зверства банд мародеров, коих развелось неисчислимое множество на руинах старого порядка. Технологии начала двадцатого века – редкие телеграфные линии, капризные радиостанции, газеты, скованные военной цензурой и шоком послевоенной нестабильности, – не способствовали быстрому распространению достоверной информации. Правда тонула в океане слухов, домыслов и официальной лжи, и это играло на руку вирусу.
Но вирус не дремал. Он менялся, приспосабливался. К 1920-1922 годам "Прометей" мутировал, став неизмеримо агрессивнее и заразнее. "Зомби", или, как их окрестил в ужасе простой народ, "Ходячие Упыри", а то и просто "Мертвяки", стали проворнее, сильнее, а главное – обрели подобие коллективного разума, сбиваясь в огромные, слепые орды, сметающие все на своем пути. Отдельные города и целые регионы пали под их неудержимым натиском, превращаясь в мертвые, безмолвные царства, где правили лишь голод и смерть. Правительства европейских стран, еще недавно делившие мир, в отчаянии бросали против новой угрозы свои армии. Но это была война, в которой не существовало пленных, а каждый павший в бою солдат лишь пополнял легионы врага. Железнодорожное сообщение, стальные артерии цивилизации, превратилось в последнюю, хрупкую нить, связывающую остатки человеческого мира. Мощные паровозы, наспех обшитые броневыми листами, стали последними ковчегами на колесах, увозящими горстки спасшихся от наступающего апокалипсиса. К 1925 году мир, каким его знали наши деды, лежал в руинах.
Советская Россия, ослабленная разрухой Первой Мировой и кровавой междоусобицей Гражданской войны, оказалась особенно уязвима перед лицом этой новой, нечеловеческой угрозы. Вирус просачивался в ее пределы с запада, с первыми эшелонами возвращающихся из немецкого и австрийского плена солдат, многие из которых несли в себе скрытую заразу. Он шел с потоками беженцев, спасавшихся от первых, еще локальных вспышек в Европе, проникал с оккупационными войсками и отрядами интервентов, которые в конце восемнадцатого – начале девятнадцатого годов еще хозяйничали на землях бывшей Российской империи. Первые очаги заражения вспыхнули на Украине, в Белоруссии, в портовых городах Балтики – Петрограде, Риге, Ревеле. Их принимали за последствия войны, за эпидемии "испанки", тифа или холеры, за "зверства банд" или "безумие на почве голода". Центральные власти, как красные, так и белые, были слишком поглощены отчаянной борьбой друг с другом, чтобы своевременно оценить истинный масштаб нависшей угрозы.
