Посвящается двум прекрасным
девушкам:
Елене Черновой и Ксении
Хапсалис
Киев, январь 1820 года
Пожалуй, еще ни разу Контрактовая
ярмарка не открывалась таким грандиозным скандалом. А то, что в нем
оказалась замешана юная особа, слывшая самой желанной невестой
Юго-Западного края, лишь добавляло истории пикантности. Конечно,
знаменитые Контракты всегда сопровождали кривотолки разного рода,
но в этом году пересуды о безумных суммах, потраченных за
прилавками, или небывалом количестве дворни, привезенной с собой
торговцами и помещиками из соседних губерний, померкли на фоне
событий, произошедших в ее первый день.
Все началось с обычной карточной
игры у польского магната графа Радзиевского.
В пику губернатору Назимову,
отказавшемуся выделить ему земельный участок на Липках, Радзиевский
вновь, как и каждый год, устроил роскошный прием в особняке прямо
напротив Контрактового дома, где в это же время проходил городской
бал. И если в балу участвовали все сословия, то к графу допускались
только дворяне. Исключение делали лишь для нескольких богатых
купцов, у которых с Радзиевским сложились дружеские отношения.
Высшему обществу не слишком нравилось проводить вечер со всяким
сбродом, поэтому они появлялись в Контрактовом доме не более чем на
полчаса, – единственно, чтобы засвидетельствовать губернатору свое
почтение, – а затем возвращались на другую сторону площади, чтобы
продолжить веселье в избранном кругу. Губернатора ужасно раздражало
такое положение, но он ничего не мог поделать.
Пока бомонд развлекался танцами и
сплетнями в гостиных, в библиотеке за ломберными столами собрались
члены графского карточного клуба. Из-за небольшого количества
свечей, а также трубочного и сигарного дыма невозможно было
различить лица всех присутствующих. В полумраке лишь сверкали
монеты, которые кидали на зеленое сукно, да поблескивали бокалы с
шампанским и венгерским вином.
Владимир Станиславович,
незаконнорожденный сын князя Оржеховского, тоже получил личное
приглашение от графа в прошлом месяце. Он не особо любил карты. Но
Радзиевский был близким другом отца и очень настаивал. К тому же,
вернувшись недавно в Киев после многолетнего отсутствия, Владимир
еще не успел обзавестись в городе новыми знакомствами, поэтому
согласился, но не ради развлечений, а ради успеха личного дела. Он
даже готов был пожертвовать парой сотен, если, в итоге, они
обернутся несколькими полезными связями.
Сегодня была его вторая игра в
клубе. Он сидел за столом с купцом Степаном Макаровичем Ковальским,
которого в Киеве величали Королем Сладостей. Между ними высилась
целая гора ассигнаций и серебра – по подсчетам наблюдавших за игрой
зевак там уже накопилась огромная сумма в тридцать пять тысяч
рублей, — а на вершине лежала расписка, в которой Ковальский ставил
на кон свой липский особняк. Это был тот самый дом, который купец
обещал в приданое единственной дочери, о чем мгновенно зашептались
за его спиной.
Четыре игрока, начавшие вместе с
ними, уже выбыли из игры. Шла финальная партия. В колоде осталось
лишь две карты – трефовая шестерка и червовая дама – и от того, кто
вытащит более высокую масть, зависел исход схватки.
В комнате царило заметное
напряжение. Мужчины, столпившиеся вокруг стола, застыли в немом
ожидании. Степан Макарович нервно теребил в руках платок и
непрерывно промакивал испарину, выступавшую на его круглом
одутловатом лице. Владимир Оржеховский напротив был предельно
спокоен. Госпоже Фортуне, видимо, сегодня угодно сдавать ему раз за
разом выигрышные карты, словно желая одним махом компенсировать
пережитые ранее несчастья. И он даже не подозревал, что вот-вот
Контракты второй раз круто изменят его жизнь.
