– Так, тихо, тихо всем! Суд идёт! – раскрасневшийся судья Мокроус (по иронии усов не имеющий) во взмыленном парике стукнул молотком по столу так, что боёк слетел с рукояти и со стуком покатился по ступенькам. – Да что б тебя. Кто-нибудь, давай сюда, ты!
Он толкнул короткой ножкой стоящего возле его трибуны пристава. Тот не ожидал тычка, споткнулся и полетел вслед за бойком, растревожив дремлющих на перекладинах под потолком «зала» суда кур. Подсудимый – детина с вытянутым лицом, массивным подбородком и причёской «под горшок» тупо загыгыкал, а сидящий (вернее, раскинувшийся, как на ложе) подле него в кресле адвоката рыжий кот в половину человеческого роста и в жилетке прикрыл лапой лицо и выдохнул:
– Ну и фарс.
– Всё, довольно ржать! – поправляя сползший набекрень парик, с которого ссыпалась пригоршня блох, пышущий жаром судья стукнул рукояткой по столу. Отдача от удара хрястнула ему по ладони так, что бедолага аж заскулил. Зато начавшие похихикивать вслед за обвиняемым присяжные умолкли.
– За что ты, дурень, ударил конюха Фёдора? – приведя себя в какой-никакой порядок, строго спросил у увальня судья, ткнув вместе с тем пальцем на мужичка с фингалом под глазом, мнущего шапку.
Тот намеренно корчил жалостливую рожу и вертел головой, чтобы присяжные её точно увидали и сильнее расположились к потерпевшему.
– Протестую! – взвизгнула девчушка Машутка в платье с короткой юбкой лет восемнадцати от роду, хотя выглядела на все четырнадцать, сидящая по другую руку от драчуна.
– Против чего? – устало потёр глаза судья.
– Против всего!
– Ещё раз такую чушь брякнешь, велю тебя из зала выставить, – зло процедил толстяк в парике. – Так зачем Фёдора обидел?
– Значит, дело было так, – вдруг начал рассказ подсудимый с такой интонацией, будто собрался сказку рассказывать. – Батюшка наш… Нас-то трое сыновей. Так вот, лёжа на смертном одре после того, как его бык растоптал, собрал нас и говорит…
– Да чего вы его байки слушаете?! – вспылил Фёдор. Его представитель грозно потряс кулаком. – Он меня побил, а вы…
– Я тебе сейчас ещё раз врежу, – огрызнулся обвиняемый.
– К порядку!!! – заголосил судья, занеся рукоять для удара, да вовремя одумавшись, просто запустил ею в лоб подсудимому.
Стукнувшись о толстую кость, деревяшка глухо бумкнула и упала на пол. Детина лишь моргнул и открыл рот для продолжения рассказа.
– Погодь, тебя хоть зовут как, – опередил его судья.
– А, я-то? Горазд!
– Да уж слышал, во что ты горазд, – с досадой подпёр лицо кулаком толстяк.
– Это имя такое, – чуть обиделся Горазд.
– Ну, давай, Горазд, рассказывай, как оно было? – зевнул судья, растёкшись по столу.
– Так я и говорю! Собрал нас батюшка и хотел в жизни напутствовать. Дал мне связку прутьев и говорит – сломай. Ну я и сломал. А он мне: ну дурак, такую притчу испортил!
– А Фёдор-то тут при чём? – яростно потирая глаза, процедил Мокроус.
– Я с ним, с подлецом, по дороге к колодцу встретился, – махнув на пострадавшего рукой, заявил дурак. – Историю эту рассказал, а он мне: это ж анекдот! Слыхал, да? Батюшку моего анекдотом назвал! Ну я ему и треснул в глаз.
– Это и есть анекдот, дурья твоя башка! – не выдержал уже Фёдор. – Небось и отец у него жив-здоров и не под каких быков не попадал!
– Жив отец? – быстро спросил судья. – Под быка попал?
– Попал, Ваше парикейшество, – честно сознался Горазд.
– Значит всё-таки умер?
– Нет, с чего вы взяли? – удивился дурак.
– Так ты сам… о боги! – Мокроус натянул парик на лицо, глухо завыл и хлопнулся головой о трибуну.
Присяжные тревожно зашептались, переглядываясь. Затем воцарилась неловкая тишина, прерываемая лишь тихим квохтаньем кур да бормотанием судьи:
– Все мои сокурсники в стольный город поразъехались, судят разбойничьих атаманов да казнокрадов, а я в этом селе застрял…
