Глава 1. Дорога в Багрецовку
Старенькая «Нива», надсадно кашляя двигателем, упорно ползла по раскисшей колее, которую на карте оптимистично именовали дорогой. Вадим до боли в костяшках сжимал руль, морщась не столько от тряски, сколько от тупой, ноющей боли в левой ноге. Старое ранение, память о последней командировке, всегда напоминало о себе в такую промозглую, сырую погоду, какая уже неделю стояла в Тверской области. Октябрь выдался холодным и плаксивым.
Он ехал второй день. Два дня сквозь бесконечные, унылые пейзажи – перелески, голые поля, редкие, полузаброшенные деревушки. Два дня наедине со своими мыслями, которые неизменно возвращались к ней. К Олене.
Сестра. Близнец. Десять лет… Целая вечность прошла с их последней короткой встречи на перроне вокзала, когда она, только что закончившая свой медицинский институт, направлялась по распределению в эту самую глушь. Десять лет почти полного молчания. Сначала редкие, все более формальные письма, потом и они прекратились. Телефон молчал. Он звонил, писал… ответа не было. Служба затянула его в свой водоворот – учения, командировки, боевые… госпиталь… снова служба. Жизнь неслась так стремительно, что времени на упорные поиски просто не оставалось. Он говорил себе, что у нее своя жизнь, что она просто не хочет общаться. Но где-то глубоко внутри он этому не верил.
Их связь… она была не просто родственной. С самого детства они были как две половинки одного целого. Он помнил, как однажды, лет в семь, он упал с велосипеда и сильно ударился головой, до звезд в глазах. А через полчаса прибежала Олена, бледная, испуганная, и сказала, что у нее вдруг так сильно заболела голова, что она не могла дышать. Она всегда чувствовала его боль, его страх, его радость. И он чувствовал ее. Даже на расстоянии. Эта нить не могла просто так порваться. Он был уверен – почти уверен – что она жива. Это иррациональное знание, эта невидимая связь была тем якорем, что удерживал его от полного погружения в мрак после всего, что он видел на службе.
Теперь службы не было. В тридцать шесть – отставка по выслуге, минимальная пенсия, израненное тело и душа, в которой служба оставила свои шрамы и свои подарки. Он пытался вернуться к мирной жизни, но «гражданка» казалась ему чужой и враждебной. Шумные города раздражали, люди казались пустыми, их проблемы – мелкими. Его армейские рефлексы – оценивать обстановку, искать угрозу, держать дистанцию – мешали заводить знакомства, строить отношения. Короткие, лишенные глубины романы лишь усиливали чувство одиночества. Он был как волк, выросший в клетке и вдруг выпущенный на волю – он не знал, как жить в этом свободном, но непонятном мире.
И в этой пустоте, в этой тишине отставки, мысль об Олене, о необходимости найти ее, стала почти навязчивой. Он должен был знать. Он должен был увидеть ее. И он поехал – по единственному адресу, оставшемуся в старой записной книжке: Тверская область, деревня Багрецовка. Название звучало как насмешка. Что могло заставить его сестру-близнеца, мечтающую о блеске столицы, о путешествиях? Его Олена, яркая, живая – и эта глухомань? Что могло заставить ее остаться здесь? Оборвать все нити?
Дорога становилась хуже с каждым километром. Колея углублялась, «Нива» протестующе выла, грозя застрять в вязкой грязи. Лес по обе стороны дороги смыкался плотной стеной. Вековые ели и сосны перемежались с дрожащими на ветру золотыми березами и багряными шапками кленов. Воздух был густым, влажным, пах сырой землей, прелой листвой, грибной сыростью. Красиво – дикой, первозданной, но немного угнетающей красотой. Вадим опустил стекло. К лесным запахам примешивался слабый, едва уловимый запах дыма – но не жилого, а скорее, как от старого кострища. И что-то еще… Сладковато-приторное? Или это просто игра воображения на фоне усталости? Он снова почувствовал легкую тревогу, то самое предчувствие «неправильности», которое бывалые солдаты учатся не игнорировать.
