Наверное, я просто отвык от зеркал. Оно казалось мне предметом совершенно ненужным и поэтому драгоценным. Мое отражение не имело с ним ничего общего. Оно выглядело вопиюще оскорбительным в резной черной раме.
(А.Тарковский. Х/ф «Зеркало»)
Упражнение «зеркало»
– Станьте парами друг против друга. Решите, кто из вас Человек, а кто Зеркало. Пусть Человек делает то, что обыкновенно делает перед зеркалом: причесывается, бреется, «наводит косметику», примеряет костюм. Зеркало обязано точно отразить все действия Человека.
– У Человека есть, конечно, конкретная цель его действий: допустим, он причесывается и приглаживается, готовясь к встрече Нового года; он бреется наспех, боясь опоздать на занятия; он примеряет костюм, впервые в жизни сшитый в ателье, а не купленный в магазине готового платья. Он живет в кругу своих вымышленных обстоятельств и верит в них.
– Зеркало не должно механически повторять все движения Человека. Надо, чтобы в нем отразилась и внутренняя жизнь Человека, – надо угадать его цели (хотя бы приблизительно!), надо жить его мыслями (предполагаемыми вами).
Поменяйтесь ролями.
В этом упражнении будем следить, прежде всего, за верной взаимосвязью и взаимозависимостью партнеров.
(Сергей Гиппиус. Актерский тренинг. Гимнастика чувств. Золотой фонд актерского мастерства)
Есть лишь один поистине серьезный философский вопрос – вопрос о самоубийстве. Я стою посреди тысячи сияющих осколков и читаю в них эти слова. Они смешались сейчас и перепутались, но я помню порядок наизусть. Взгляд блуждает по граням и острым углам, в которых отражаются страницы книги. Я пригвождена, зачарована, я боюсь двинуться – весь пол усыпало разбитое зеркало; я ступлю на него и услышу раздавленный треск – при каждом шаге оно будет вонзаться в мое потрепанное нутро.
Кроме букв из книги, в осколках тысячи отражений. Смотреть больно – преломившись в зеркале, свет режет глаза, и я жмурюсь. По щекам катятся слезы, но я заставляю себя смотреть.
Из одного, самого крупного, на меня таращится тусклый глаз в сетке морщин. Мне неприятно, я отворачиваюсь и упираюсь взглядом в другой осколок, помельче. Оттуда тоже следит глаз – черный, мрачный, в нем зловещий блеск. Меня передергивает, машу головой, пытаясь стряхнуть наваждение. На ходу замечаю другой осколок и другое пугающее отражение – половинку искривленного рта, то ли насмешка, то ли брезгливость в опущенном уголке. В соседнем осколке вторая половина – бескровные губы сжались, мелкие морщины лучами расходятся от них.
Постепенно мой взгляд охватывает все, что лежит у ног, но мозаика никак не хочет собираться: глаза в осколках накладываются друг на друга, косят, крючковатый нос переломался и помножился, левые половинки губ не сходятся с правыми, но хоть они и на разной высоте и на расстоянии друг от друга, видно, что они принадлежат одному лицу. Их объединяет усталость и злоба. На меня уставилась старуха.
Приходит, наконец, понимание – это же я. Это отражение моего состарившегося нутра.
Под свинцом полоумия еще теплится разум – надо бы сходить за веником, ведь это всего лишь зеркало, оно выпало из рук и разбилось вдребезги, осколки исковеркали реальность. Я не такая страшная. Просто мои руки забыли, как его держать, мое лицо забыло, как показывать ему себя, и я не хочу видеть, как появляются новые морщины, как углубляются старые, как все ниже опускаются уголки губ, как плывет овал лица. И эти ужасные отеки под глазами. Бессильно опускаюсь, тянусь за самым большим осколком, в руках легкая дрожь от бессонницы. Смотрю в отражение, провожу неуверенным пальцем по бороздкам на лбу – значит, вот как ты выглядишь, увядание?
Иду за веником, подметаю сверкающую крошку и блестящую пыль. Надо поторопиться – сегодня, наконец-то, в театр. Собираю крупные осколки. Резкий звонок телефона ловит меня со стеклом в руках, я царапаюсь об острый осколок, на коже выступает красная капелька. Я не жду никаких звонков.
