В конце февраля 2022 г. я перечитал свою самую первую статью о русско-украинских отношениях, написанную около 30 лет назад и уже отчасти мною подзабытую. Та статья рассказывала, что писала западноукраинская пресса о России и русских в начале 1990-х годов[1]. В ней оказалось много такого, что в свете произошедшего через 30 лет после ее написания приобретало новое звучание, и, отчасти, помогало понять причины текущих событий. Редакция журнала «Россия в глобальной политике» согласилась с предложением перепечатать статью, ничего не меняя в тексте, только добавив курсивом немного пояснений[2]. Посмотрев в свете этого опыта на свои работы об истории «украинского вопроса», о политике Украины и русско-украинских отношениях уже после распада СССР, я понял, что многие из них приобрели теперь новую актуальность. И убедился, что мне не стыдно за то, что и как я писал на этот счет 30, 20 или 10 лет назад. Все работы печатаются в том виде, в каком они были изначально опубликованы в разные годы в разных журналах и сборниках, что делает неизбежным некоторые повторы.
Оценивая сегодня эти 30 лет, в течение которых я с большей или меньшей интенсивностью занимался украинской проблематикой, легко заметить, что почти все мои работы, будь то исторические, которых большинство, или политологические, сфокусированы на одной большой теме. Так или иначе, но они обсуждают проблему формирования национальных идентичностей. Нужно оговориться, что тема «идентичности» в целом постепенно обретала свои методологические основания именно в это время. В 1990-е вместе со всеми постсоветскими гуманитариями я осваивал проблематику nationalism studies[3]. Тогда же мы спорили, в том числе с украинскими коллегами, об уместности повторения в современных России и Украине усилий националистов XIX в. по построению национальных исторических нарративов[4]. Знаменитая статья Роджерса Брубейкера и Фредерика Купера «За пределами идентичности»[5] появилась в том же 2000 г., что и моя монография «Украинский вопрос в политике властей и русском общественном мнении»[6], о которой мы еще поговорим.
В 2000-е годы я был участником бума «имперских исследований», в котором меня интересовали прежде всего вопросы взаимодействия империй и национализма[7]. Я старался показать, что во многих европейских империях власти не только противодействовали сепаратистскому национализму окраин, но участвовали в строительстве нации в ядре империи, в формировании представления о национальной территории и о составе имперской нации. В этом сравнительном контексте усилия Российской империи по строительству общерусской нации выглядели не аномалией, но частью общеевропейской тенденции.
В то же время континентальный характер Российской империи и ее «окраинное» положение в отношении Европы придавали этому процессу особенные черты. При этом следует учесть, что в отличие от своих континентальных империй-соседей – Османской и Габсбургской, Российская империя в XIX в. была в фазе роста. Возникший в XX в. на пространстве бывшей Российской империи СССР «отменил» и распад Российской империи, и имперский проект строительства большой русской нации. Только в конце XX в. распад СССР заново обострил вопрос политического структурирования евразийского пространства. Комбинация всех этих факторов сделала по своему уникальной историю строительства большой русской нации, что отразилось (и отражается до сих пор) и на истории зауральских владений империи, и на истории украинского вопроса.
