Нет ничего хуже бестолковых новшеств. Прежде буфет закрывали сразу после прибытия последнего рейса, а теперь начальник постановил отрабатывать еще пару лишних часов – до девяти. Как в крупных городах, где вокзалы и вообще-то не закрываются круглосуточно. Но здесь, в захолустном-то Краске, ну кто, скажите, прилетит и вдруг да пойдет в буфет? Пассажиры с последнего рейса тотчас разъезжаются по домам на последнем же автобусе, кто побогаче – на такси. А тут стой, поджидай неведомо кого, тогда как дома дел невпроворот, и все опять накопится к выходным…
Любовь Андреевна сунула в холодильник котлеты (никто сейчас не станет есть котлеты) и подошла к высокому и уже по-ночному темному окну. Отсюда хорошо была видна взлетная полоса с редкими ограничительными огоньками, она прямиком устремлялась к приземистому лесу. В том лесу она была лишь однажды и зареклась с тех пор туда ходить – бесполезный он, потому как зимой утопает в снегу, а по осени, когда надо собирать грибы, бывает болотистым и тоже непролазным. Не лес, а так, заросли… Густая чернота давно скрыла низкие верхушки деревьев, поглотила линию горизонта, и казалось, что полоса, посверкивая синими маячками, вела в никуда, в пустоту… Даже как-то неуютно и зябко стало глядеть в окно, задернуть бы шторы, но начальник велел их убрать. Дескать, занавески в буфете выглядят по-деревенски.
Самолеты – маленькие «аннушки» – уже отогнали на стоянки, большая «тушка» час назад улетела в Сыктывкар, не слышно было и буксиров-тягачей. Пожалуй, только это и примиряло ее с двумя добавочными часами – тишина. А то ведь такой гул обычно стоит, аж крышки на кастрюлях дребезжат! Странно, но пару десятков лет назад, когда она еще только устроилась сюда, ей нравилось все это – и суета, и шум, и эта уходящая в таинственную бездну полоса с гирляндами огней, и так хотелось тоже куда-нибудь полететь… А вот сейчас – скорее бы домой и только.
– Добрый вечер! – вдруг раздалось за спиной.
Вздрогнув, она обернулась и увидела пассажира. С дорожной сумкой через плечо. Не иначе, замешкался на выдаче багажа – вокзал-то давно опустел. Не ответив, она вернулась за стойку, будто не расслышала приветствия, ведь если с каждым здороваться, язык к концу дня отвалится. Конечно, сейчас здесь затишье, но вот поглядел бы, какая толпа бесновалась тут перед столичным рейсом! Отъезжающие, в отличие от приезжающих, как раз и любят посидеть в буфете, подкрепиться на дорожку.
Мужчина меж тем подошел к витрине, пригляделся к выпечке. А она пригляделась к нему – невысокий, сухощавый, пыжиковая ушаночка на нем и совсем не солидная куртка из плащевки. По одной только куртке можно
определить, что нездешний – задубеет в ней на сорокаградусном-то морозе, а
сегодня как раз такой мороз.
– А что-нибудь мясное? – спросил он. – Котлеты? Есть у вас котлеты?
– Нету.
Ответила так, как ответила бы, здраво рассудив, всякая рачительная хозяйка. Пусть возьмет выпечку, ее надо реализовывать, она вчерашняя. Котлеты же, убранные в холодильник, были свежими, и завтра утром они прекрасно разойдутся. Он опять уткнулся в витрину. Ох, как не любила она таких копуш – будто не булочку, а невесту выбирает!
– Любаша… – неожиданно вскинул на нее светло-серые глаза, она даже растерялась. – Верно угадал?
Решил похохмить? Чего ж угадывать, если имя написано на специальной бирке, прикрепленной к верхнему карману халата. Это тоже нововведение начальника – такие бирки, и теперь каждый, кому вздумается, может с ней пофамильярничать, а ведь ей уже за пятьдесят – вот какая она «Любаша» этому задрыге?
– Любонька, Любушка… – пробормотал он уже будто про себя. – Что ж, пожалуй, ватрушечку к чаю, ватрушечку-душечку, а?
