Глава 1. Женщина в трауре
Глава 1. Женщина в трауре
Дверь скрипнула, впуская холод дождя и горький дух «Северка». Сутулый мужчина в потёртом котелке привычно постучал каблуками о порог, сбивая налипшую грязь, и шагнул в темноту.
Щетинин перешагнул порог, и контора встретила его привычной затхлостью – пылью старых бумаг и прогорклым табачным духом. Узкая комнатушка с обшарпанными стенами не менялась: та же конторка, заваленная папками, тот же стул, отпугивающий клиентов. Он стянул мокрый плащ, бросил на вешалку – та качнулась, но устояла. За окном моросящий дождь размазывал свет фонарей по лужам, и двор расплывался, как в дешёвом зеркале. Щетинин хмыкнул, потирая щетину: «Унылая пора, чтоб её». Вытащил «Северку», чиркнул спичкой, затянулся – дым лениво пополз к потолку. Его отражение в жестяной пепельнице – угловатое лицо, мешки под глазами, седина в волосах – выглядело так же паршиво, как этот день. Конец октября дышал ледяным ветром, проникающим в щели рам, напоминая о скорой зиме.
– Унылая пора! Очей очарование! – саркастично хмыкнул Щетинин. – Черт бы ее подрал
Он снял промокший плащ с угловатых плечей, бросил его на вешалку, которая слегка качнулась, угрожая рухнуть. Снял шляпу, обнажая темные спутанные волосы с пробивающейся сединой, что пробивалась серыми нитями. Затем привычным движением раскрыл верхний ящик стола, достал початую пачку “Северка” и, щёлкнув спичкой, со вкусом затянулся. Щетинин выдохнул дым, глядя на свои руки – жилистые, с пожелтевшими от табака пальцами. Лицо, что отражалось в жестяной пепельнице, было угловатым, с глубокими морщинами у глаз и седеющей щетиной, что покрывала впалые щёки. Среднего роста, в поношенном сюртуке, он выглядел так же устало, как эта контора.
Тяжёлый смрад висел в затхлом пространстве, словно дыхание склепа, сливаясь с чернотой, что притаилась в углах, как непробудный сон. Мужчина скользнул взглядом по стрелкам часов. Рабочий день. Ещё одна капля в море безысходности.
Над столом криво висела карта Петербурга, изрядно потрёпанная. Её углы были намазаны клеем, липким и бесполезным, и всё равно сворачивались. В центре карты темнели жирные пятна от пальцев. В нескольких местах карту кто-то проткнул булавками, отмечая важные точки, но теперь она выглядела скорее как память о старых делах, чем как инструмент.
В дальнем углу стоял сейф – небольшая железная коробка с потертыми углами и тугой ручкой. Щетинин редко пользовался им, потому что денег, достойных запирания, в конторе не водилось. Внутри лежали старые дела, наган, несколько пистолетных патронов к нему и бутылка “Смирновской №21”.
Из-за плохо прикрытой форточки сквозняк шевелил пожелтевшие бумажные ленты на свёртках дел, свистел в щели двери. Где-то внизу, во дворе, кашлянул дворник, слышно было, как кто-то ругнулся, наверняка поскользнувшись на мокром булыжнике.
Щетинин стряхнул пепел в тяжелую жестяную пепельницу, уже полную огарков. Ещё одно утро, ещё одна работа. И, как всегда, без уверенности, что закончится этот день лучше, чем начался.
Ещё одно утро, ещё одна работа. Он уже потянулся к “Смирновской”, когда тишина старой конторы разорвал стук в дверь. Нерешительный, негромкий, но отчетливый удар по хлипкой двери. Такой, каким стучат люди, не уверенные, стоит ли им вообще входить.
Щетинин поднял голову, стряхнул пепел с папиросы в жестяную пепельницу и лениво бросил:
– Открыто.
Дверь чуть приоткрылась, затем шире. В проёме замерла женщина.
Она не была молода, но и старой назвать её язык бы не повернулся – лет двадцать пять, может, чуть больше. Лицо тонкое, с высокими скулами и правильными чертами, но усталость уже оставила на нём свои метки – легкие тени под глазами, тонкие морщинки у уголков губ. Губы крепко сжаты, словно она привыкла держать всё в себе.
