Брайони, 2007 год, Уэстер-Росс,
Северо-Шотландское нагорье
Брайони подставляет лицо слабому солнечному свету. Она пытается уловить хотя бы чуточку тепла, чтобы унять озноб, сотрясающий тело. Место для ожидания не худшее, но сидеть на пороге ссутулившись все же зябко. Пальцы скользят по безучастной каменной плите. За несколько минувших веков ее гладко отполировали фермерские башмаки. Руки Брайони липкие и, несмотря на холод, теплые: кровь быстро запекается на них. А в груди клокочет паника. Кто-нибудь придет сюда или нет? Слышали ли выстрелы соседи? Если да, то скоро они непременно сбегутся, чтобы продемонстрировать притворную озабоченность и ложные суждения.
Ее ум заходит за разум: мысли вихрятся, путаются, скачут. Все было бы по-другому, если бы Робби не описался в кроватке. Или если бы их не было дома. Ничего бы не случилось. Но увы. Этим утром они остались дома. И в тот момент, когда сын со стыдливым лицом проскользнул в их спальню, шестеренки заскрипели и пришли в движение, а темнота оскалилась.
Пальцы Брайони сжимаются крепче, ногти вонзаются в кожу и оставляют на ней хаотичный узор из маленьких полумесяцев. Она хотела стать лучше. Она старалась, да только не вышло. После рождения Робби внутри нее кое-что ожило. Уродство, таившееся под красивой внешней оболочкой. Оно долго не выползало наружу. Но как только Брайони стала матерью, оно громко заявило о себе.
Брайони на мгновение прикрывает глаза. Кровавый образ отпечатался в мозгу, запах все еще щекочет ноздри. Она всех подвела. В первую очередь – своих сыновей.
Глухую тишину нарушает ее громкое дыхание. А ведь сегодняшний день обещал быть хорошим. Они хотели куда-нибудь сходить. Брайони готова была сделать усилие над собой и отвести ребят к небольшому озеру с зеленоватой водой, что плещется в сосновом бору. Она не хотела ругаться.
Сумка, которую она собрала накануне вечером, валяется на полу, у дверного проема. Даже с закрытыми глазами Брайони видит ее содержимое: маленькие шорты для плавания, жилеты с динозаврами, коробка с чайными кексами «Туннокс». Шон любит кексы. Их вылазка на природу должна была стать приключением, достойным пера Энид Блайтон[1]. Брайони бы разрешила мальчишкам побросать камушки, полазить по деревьям, изваляться в грязи. Она очень хотела побыть для них той матерью, которой всегда мечтала стать.
Солнце заходит за тучу, и Брайони опять окатывает волна холода. Дрожь сотрясает тело, Брайони не в силах с ней совладать. Ухватиться за обрывки мыслей, вихрящихся в голове, тоже не получается. Ей довольно было взглянуть на лицо Робби, чтобы понять: он снова обмочился в постели. Ей не потребовалось признание сына и не пришлось водить рукой по простыне, нащупывая влажное пятно. Резкий, въедливый запах уже пропитал матрас, кожу Робби, всю комнату.
Ей следовало быть добрее. Ощутить то же, что испытывают другие матери. Матери, которые держат одной рукой своего малыша, а другой протирают кухонный стол. При этом они так улыбаются, будто их жизнь не сплошное дерьмо.
Но Брайони не смогла. Она вышла из себя, утратив всякое самообладание. Сорвала с кровати простыни и отменила поход к озеру. Она видела слезы в глазах сыновей. Но только ничего не почувствовала.
Она что, задремала? Резко открыв глаза, Брайони скользит взглядом по зелени, гравию, крыльцу. Перед взором всплывает страшный кадр. Кровавое побоище. И теперь она видит лишь их – глаза сына. Они следят за ней. Ярко-голубые. Они окутаны смятением. Робби. Ее старшенький. Самый трудный. Ребенок, который заслуживает гораздо большего.
