Темнеющие громады туч внезапно стали неестественно растягиваться, сперва в кусочке видимого, а потом всё шире и шире, и наконец грозовой фронт отчётливо разорвало надвое. Диагональный разлом почернел как трещина в скале, но клубящиеся края размывали его очертания, и он больше стал походить на перекосившуюся пасть. Она проскользнула на панорамном виде влево, и весь его заполнило густое месиво фиолетово-серых ворочающихся туч. Оно было однообразным и при этом безостановочно меняющимся. Ринкто почувствовал, как двойник закладывает вираж всё сильнее по тому, как его стало всё туже вдавливать в левый край глубокого кресла. Если бы не высокий прочный подголовник, то мышцы шеи уже бы давно изныли, и на очередном завороте её, наверное, просто сломало. На приборной панели была прикреплена фигурка древнего болванчика, голова которого неистово моталась из стороны в сторону, показывая, как это могло выглядеть.
Но двойник явно не дожимал до максимума, это вызывало невольную досаду пилота. Он полностью контролировал эмоции, тем более понимая, что дело не в перестраховке за его здоровье. Автопилот осторожничал по другой причине. Пока Ринкто нырнул в модель ближайшего будущего, весь контроль систем остался на двойнике, и тот снизил степень риска. Вибрация тонким дребезжанием выскальзывала из любой не до предела закреплённой детали, а мощные неслышимые её тона глухими волнами охватывали весь ракетоплан. Конструкции натягивались и сжимались, заклёпки втягивало в гнёзда, и весь скелет фюзеляжа то и дело невидимо гнуло титаническими напряжениями. Ринкто превратился в точку среди облачной панорамы, быстро прокрутив прогноз на пять минут вперёд – дальше точность приобретала совершенно мизерные значения – дуговыми штрихами накинул траекторию снижения, и быстро переключился обратно в пилотирование в моменте. Сознание резко стало отчётливей. Снова перед глазами горы бурлящего неба, и спустя полсекунды шока, выдохнул:
– Распределись на крылья. И отследи как дюзы выдерживают.
Автопилот исчез из инфополя общего управления. Его фрагменты распределились по самым нагруженным элементам. Ринкто сосредоточился на выдерживании траектории. Импульсные броски ветра дёргали то одно, то другое крыло, и ему приходилось безотрывно сглаживать движение, отклоняясь и будто парируя удары шторма.
Искин бодро подколол пилота:
– Виляешь как будто пьяный.
– Я бы посмотрел, как ты стал заходить на снижение сейчас.
– Поменяемся?
3Д-модель, висевшая в своём фрагменте инфополя, накладывала на неровную, но плавную зелёную линию плановой траектории реальную оранжевую, дёрганую словно рисунок эпилептика, проходящего курс арт‑терапии, которого убедили рисовать в состоянии вот-вот готового начаться приступа. Ринкто вполголоса отмерил:
– Занимайся тем, что у тебя лучше получается.
Подумал, что прозвучало грубовато. Но искину должно быть пофиг. Его оценки заботят. Но не волнуют. Однако добавил:
– На последних тестах ультрашторма у тебя выживаемость заметно подросла.
– До тебя пока далеко, – объективно подчеркнул двойник.
– Зато у меня растёт медленнее, – так же строго оценил себя Ринкто.
– У меня есть шансы перегнать тебя. К тому моменту, когда нам выдастся шанс вляпаться в это.
Ни тени задора не проскользнуло в голосе. Ринкто знал, что это не заложено в модель двойника, хотя, заглядывая в ежемесячные скрины учёбы, отмечал, что тот вкладывается в скил по общению столь же усердно, как и в пилотирование. Ну, насколько ему позволяли ограничения.
Сильный вихрь вынырнул из общего шквала и обрушившись на правое крыло, будто огромным камнем прокатился поперёк ракетоплана и сбросился в бездну с левого крыла. Уравновесить его не получилось, и машину повело винтом. Не дав ей сорваться в штопор, Ринкто выжал последние резервы из форсажных двигателей. У самого аж дыхание перехватило от сжатия в грудной клетке. В глазах поплыли круги. Но хватку штурвала он не ослабил ни на йоту, и система ничего не заметила. Двойник заметил:
