После развода. Мы стали чужими в 50 - Арина Арская

— Мне все это надоело, — Ярослав неожиданно агрессивно отбрасывает от себя вилку. — Вся эта пустая болтовня… — запрокидывает голову к потолку и выдыхает. — Ты надоела.

Я замираю с открытым ртом. Рука вздрагивает, пальцы слабеют, и я роняю ложку и миску с зеленым салатом, который я заправила горчичным соусом.

Стук.

Ворох промасленных листьев руколы, шпината и базилика рассыпаются по белой скатерти, которая желтеет от оливкового масла и горчицы.

— Я что-то не то сказала? — тихо спрашиваю я.

Яр не в духе.

Возможно, сорвалась какая-то сделка или же переговоры с китайскими инвесторами вымотали. Китайцы — самые сложные партнеры. Хитрые, изворотливые и каждый раз норовят прогнуть или обмануть в договорах.

Я сразу поняла, что у Яра был тяжелый день, когда он только переступил порог дома.

Молчаливый он кинул на пол пиджак и со вздохом скрылся в гостиной, где на минут десять задержался у мини-бара.

Ни слова не проронил.

Только зубами поскрипывал и крепко стискивал стакан с янтарной жидкостью до побелевших костяшек, мрачно разглядывая узор обоев.

— Яр, — я тяну руку к его ладони.

Он раздраженно отмахивается от меня и откидывается на спинку стула:

— Не лезь.

Обидно. До слез.

Но я сглатываю, и медленно выдыхаю. Мой муж — тяжелый человек, и, вероятно, я зря решила разрядить обстановку за столом милыми разговорами о новых соседях, которые с собой привезли маленькую собачку. Такую очаровательную крыску, которая яростно меня облаяла.

— Я хочу развод, — четко и тихо проговаривает Ярослав. — Я тебя не люблю. Меня тошнит.

Затем он, отбросив мятую салфетку из тайского хлопка с бамбуковыми волокнами на стол, резко встает и шагает прочь.

Я медленно моргаю и перевожу растерянный взгляд на дрожащие руки, а после касаюсь щек.

Они — влажные от слез.

— Яр… — сипло шепчу я. — Что ты такое говоришь?

А после я оглядываюсь на пустой проем столовой. Я вскакиваю. Стул с громким стуком падает на паркет и я кидаюсь в гостиную за мужем:

— Ярослав! Что это значит?!

Я почти кричу. В моем голосе прорывается паника и ужас. Какой развод в пятьдесят лет?!

— Ты все расслышала, — шагает размашисто мимо дивана. — Мы разводимся.

Я замираю под хрустальной люстрой, которая должна сейчас сорваться и разбить голову.

— Давай без истерик, — Ярослав зло оглядывается.

— Ты меня бросаешь? — хриплю я. — Сейчас?

Он не может. Меня трясет. Желудок схватывает острой болью, а после расходится слабостью по всему телу и бьет головокружением.

Меня ведет в сторону, и я ищу опору рукой в воздухе. Оседаю на журнальный столик, скинув с него журналы и блокнот для записей.

— Почему, Яр?

Ярослав медленно разворачивается ко мне. Высокий, огромный, широкоплечий и грозный. Его лицо с жесткими грубыми чертами лица и злыми черными глазами меня пугает до мелкой дрожи, что поднимается аж из кишков.

Вот каким его видели другие.

Страшным до икоты. Теперь я понимаю, почему подчиненные Ярослава в прошлом прозвали его «огром».

Огр и есть: крупная челюсть, которую я так часто гладила пальцами и целовала, чуть выдвинута вперед, взгляд — исподлобья.

Другие его боялись, чужие дети пугались до слез его угрюмого взгляда, а я его любила, но сейчас я вижу жестокого огра: большой, злой и лишенный человеческого сердца.

Лишен любви, жалости и уважения ко мне.

— Мам! Это я! — доносится из глубины дома голос нашей дочки Василисы. — Приехала за рюкзаком Максима! Он забыл его сегодня! Только сейчас спохватился! Эти дети… — что-то бурчит неразборчивое и вновь кричит. — Я его заберу и убегаю! Мне еще Кольку забирать с тренировки! — прорезается раздражение. — Ты меня слышишь? Ты, вообще, дома?

Яр не пугается того, что к нам внезапно заехала дочь. Нет в глазах паники или растерянности, и я понимаю, что насчет развода он не шутил.