Отдых. А дальше …
Не жизни жаль с томительным дыханием,
Что жизнь и смерть? А жаль того огня,
Что просиял над целым мирозданьем,
И в ночь идет, и плачет, уходя.
Афанасий Фет
В тот вечер мы собрались в кино. И по обычному нашему небрежению к деталям попросили таксиста «куда-нибудь в центр, в кинотеатр». И попали с улицы Тургенева прямиком в Центральный парк. Пока ожидали машину, за одним из столиков уличного кафе подвыпивший мужичок тонко и хрипло выводил «надену я черную шляпу, поеду я в город Анапу».
– И зачем в горячем южном городке черная шляпа?! – сказал я. С очевидным намеком на изящный юмор. На что получил снисходительный взгляд; «с твоим интеллектом только и шутить!». Что и говорить – строгая у меня супруга. Хотя по сути я прав. Носили в Анапе в июле легкое и белое, или легкое и цветастое. И было видно, как трусики, очаровательно маленькие, врезались в полное белое гладкое женское тело.
Кстати, совсем недавно, мы вчетвером, еще была Надина племянница с дочкой, загорелой брюнеткой лет двенадцати, дышали морским воздухом в прибрежном ресторанчике. И наблюдали как в морской воде плескались две человеческих особи. Она уплывала, он догонял. Она, вся в золотистых брызгах от полуденного солнца, с крепкими ногами и широкими бедрами. Из-за рубчатого краешка узеньких плавок выглядывала обильная плоть; рыжие упругие завитки волос не помещались в плавках. Она отбивалась, звонко шлепала ладошкой по воде. А он разгоряченный, седой даже на загривке, хватал ее за бедра, за низ живота, запускал пальцы ей в промежность. Давалось это ему с большим трудом; как только руки начинали свое любимое дело, непослушное тело начинало тонуть. Впалая грудь учащенно вздымалась, сердце пробивалось свозь ребра.
– Ах, – жеманно лепетала молодая женщина, незаметно удерживая почтенного кавалера на плаву. – Ну и делайте это, мне и приятно, только трусики с меня не снимайте. А так можете касаться.
Взгляд карих глаз на широкоскулом лице был скучен и утомлен. Что и говорить – работа не из веселых.
– Тетя Надя, – сказала Оля, – пойдемте на водяные горки. Аннушка заскучала. Правда, лапа моя!
Оля обняла дочь за плечи и потерлась щекой о жесткие кудрявые волосы девочки. Позднее, когда Надя с Аннушкой шли чуть впереди нас по набережной, Оля тихо сказала:
– неужто деньги стоят так дорого.
***
Водитель-армянин много и раздраженно говорил. О Баку, о хорошей прошлой жизни. Как пришлось в Россию бежать, как с ничего семья стала подниматься, и теперь вроде бы все наладилось. В машине пахло немытым телом, разогретыми сиденьями, бензином. Время от времени водитель запускал короткие толстые пальцы в черную густую шерсть в проеме расстегнутой рубашки и ожесточенно скреб грудь судорожными почти болезненными движениями.
– Господи! – шепотом воскликнула моя рафинированная женушка, – я сейчас сдохну!
– А ты в окно смотри, – тихо сказал я, – на огни вечернего курортного города. Отвлекайся от пошлой обыденности.
Жара уже спала, солнце клонилось к темнеющему горизонту. Но от размякшего за день асфальта, сверкающих стекол витрин, стали и пластика автомобилей; от самой цветастой полуголой толпы; жующей, пьющей, курящей … – от всего этого в вечеряющем воздухе зримо стояла раскаленная прозрачно-оранжевая дымка.
Уже на подходе к основной зоне парка мы поняли, что крепко ошиблись. Полупьяное многолюдье заполнило аллеи, кафе; а на небольшой площади вокруг фонтана негде было яблоку упасть.
– Володя, – тихо сказала Надя, – кинотеатр-то открытый, а рядышком – матерь божия! – танцевальная площадка … Под моей рукой затрепетала и забилась горячая жилка на ее правом запястье. Тонкий и нежный запах духов моей спутницы смешался с горьковатым запахом жасмина и акаций. Кроны деревьев стали выше и массивней и смутно различались там, где не доставал свет внезапно вспыхнувших фонарей.
