Не ваше тело! - Татьяна Анина

Пролог

Миронов Мишка постарел, и Ярик его не узнавал. Сквозь пьяную пелену махал руками, ловил длинными сильными пальцами тощее лицо бывшего одноклассника. И смеялся от радости, которая наполнила его в этот момент.

Он действительно здесь, сейчас, с Михой! И он – Ярик, а не Ярослав Васильевич.

— И было их три брата, — заплетающимся языком говорил Мишка.

Миронов, в отличие от Ярослава, ещё не полностью седой, но высох жёстко, лицо в морщинах. Подливал самогон в гранёные стаканы из таинственной девятилитровой бутылки, упакованной в бархатный мешок Деда Мороза, сверху укрытой шапочкой с помпоном. Нельзя, в школе запрещено спиртное, а они уже так налакались, что не за столом сидели, а за стойкой между кассой и холодильником школьной столовой.

— Нельзя… нельзя с бутылкой в школу, — шептал Ярик, нюхая шикарнейшие солёные огурцы, которые не пробовал, казалось, целую вечность. А Мишка притащил ещё трёхлитровую банку на закуску, и этот чудеснейший самогон, кристальный, как слёзы счастья Ярослава Васильевича. Большой босс так скучал по малой родине в моменты отчаяния и одиночества. А ещё в период жизни, когда родился внук, а жены уже не было четыре года. Молодая любовница осточертела, и месяцы воздержания привели к какой-то плаксивости и желанию вернуться туда, откуда вышел Ярик из Ярика.

Ярославль, любимая школа. И на счастье нарвался на Мишку Миронова. Стоп. Искал, чтобы нажраться, но это неважно. Миха пригласил на вечер встречи выпускников.

Несмотря на серьёзное количество выпитого самогона, у Ярослава Васильевича язык не заплетался. Если б он не сидел у кассы школьной столовки, а стоял, то могло бы показаться, что какая-то проверка приехала. И вот этот солидный седовласый мужчина, с очень строгим ледяным взглядом голубых глаз, однозначно – либо прокурор, либо чиновник из налоговой.

Ярик прятался с Михой от помятых, почти пятидесятилетних старух, их одноклассниц. Вытянув ноги в дорогих брендовых ботинках, обнимая здоровую бутыль, замотанную в новогоднюю мишуру, банку огурцов, пьяного Миронова, закусил корнишон набок, как сигарету, ещё умудрялся держать стакан и чокаться.

— И было у вас три брата... — Мишка взял огурец и задумчиво посмотрел вперёд, где темнел вход на кухню. Опять потерял мысль. Ловил-ловил, получилось. — Старшего звали Гомер, и был он страшным бандитозом. Среднего звали Фёдор Васильевич… Ик! Ещё в школе звали Фёдор Васильевич, и был он врачом.

— Хирургом. Да, — подтвердил Ярослав.

— А третий был циркач.

— Точно, — вздохнул большой босс. — Я поступил в цирковое училище. Кстати, достаточно успешно проучился там три месяца.

— А что так мало проучился циркачом? — нахмурился Миронов.

— Ёб… Ну… Упал, когда красил купол церкви в Химках… Петра кажется, и Павла.

— Красил Петра и Павла?

— С них упал.

— И? — Мишка встревоженно, с искренней обеспокоенностью, смотрел на старого друга.

— С лесов строительных. И сломал ногу. Девочка молоденькая из прихожан скорую мне вызвала и навещала в больнице. Я её прямо там, в больнице всего лишил: чести и достоинства. Сама просила. Гомер злой, он же по понятиям и по церковным тоже. Так что, через девять месяцев у нас с девочкой родился сын Сашка.

— Ты – мужик, женился.

— И я жалею, — Ярослав плакал, продолжал чокаться с Мишкой, — я жалею, что у меня всего лишь один ребёнок, и моя девочка не дожила до пятидесяти.

— Не реви! Все мы там будем… хрен ли бояться.

— Без девочки, — рыдал Ярослав, — одинокий. Хоть и сын есть, внук родился, и деньги рекой… Там у меня другая жизнь, там я другой.

— О! У меня там сестра. Помнишь Светку?

— Маленькая, толстенькая, в белом фартуке?

Ярослав тихо посмеялся, хищным таким, пронзительным взглядом посмотрел наверх: никто к ним не заглядывал. Залпом осушил гранёный стакан, закусив вкусным огурцом.