Между нами. На преодоление - De Ojos Verdes

Я свободная женщина, в гордом одиночестве
празднующая «возраст Христа».

— Аделина, я тебя так не воспитывала! Когда ты стала эгоисткой?!
— Я? Эгоистка? Что ж. Пусть будет так.
— Мне не нравится твой тон, душа моя!
— Мама, зачем тебе «эгоистичная душа»? — наигранно ужасаюсь и усмехаюсь следом, откровенно цепляясь к её фразам. — Всё, пока! Я иду праздновать.
— С кем? — летит мне настороженно с того конца провода, и я даже слышу, как она затаивает дыхание.
— Есть тут один француз... заждался уже.
— Аделина, ты с мужчиной?! — нервничает родительница, явно озабочиваясь вопросами моей чести, и буквально захлебывается своим же предположением.
— Отключаюсь!

Возможно, так доводить маму не стоит. Она теперь не успокоится, пока я вновь не выйду на связь. Но сегодня я настроена решительно и безжалостно. Ибо меня тоже не стоит доводить до крайней черты терпения!

С этой мыслью уверенно активирую авиарежим и отбрасываю телефон подальше, бесстрастно наблюдая за его полетом и ничуть не задумываясь о возможных царапинах на корпусе, пока он катится по шершавой плитке балкона, издавая неприятное поскрипывание.

Надоело. Всегда. Обо. Всём. Переживать.

Отрешенно перевожу взгляд на небесную гладь и залипаю на её красках, которые моментально разбавляют хмарь на моем сердце. До чего животрепещущий вид! Шикарный закат с градиентными переливами, а на переднем плане резвятся птицы. Теперь я понимаю преимущество проживания на высоких этажах. Конкретно на восьмом.

Надо было переехать раньше. Почему вместо этого я позволила себе дойти до ручки? Могла бы наслаждаться подобным зрелищем уже много лет без нервного срыва!

Но нет же, мне повезло явиться на эту грешную землю в патриархальную семью с матриархальными замашками. Где контроль ребенка — святая святых. Как это — Аделина будет жить одна? Она, что, беспризорница? Железная логика. Нерушимая. Заставляющая задаваться риторическим вопросом, почему я не могла родиться в другой стране более европейского типа, где детей выпихивают из дома буквально в полночь, как им исполняется восемнадцать.

Вздыхаю, отгоняя мрачные мысли и чувствуя потребность в срочном расслаблении после разговора с мамой. Эта женщина непревзойденно выводит меня на эмоции.

Повинуясь порыву, ложусь на спину и поднимаю ноги вверх, втискиваясь пятой точкой в бортик балкона, образовывая телом угол в девяносто градусов. И раскидываю руки вдоль туловища, создавая иллюзию шавасаны — той самой позы мертвеца. Это именно то, что сейчас нужно.

Минуя короткие джинсовые шорты, лениво прохожусь глазами по своим бедрам, коленям, голеням, утыкаясь в очень даже симпатичные щиколотки. А потом в обратном порядке возвращаюсь наверх.

Что ж, моделью мне не светит стать. И не хочется.

Когда статичность надоедает, я осторожно сползаю в сторону и около минуты лежу калачиком на правом боку, чтобы восстановить кровоток.

Кому как, а мне поза мертвеца не приносит обещанного умиротворения. Я медленно принимаю сидячее положение и пододвигаю к себе сиротливо стоящее в углу ведерко с шампанским, покоящимся во льду. Следом — пиалу со взбитыми сливками, в которой красочно торчат ягоды клубники. А довершает праздничную композицию сияющий бокал.

— Ну, что, месье «Ruinart Brut Rose», настал Ваш звездный час, — торжественно объявляю тому самому «французу» и вытягиваю бутылку, — уверена, Вы заставите меня жмуриться от счастья.

Не церемонясь, разрываю розовую фольгу с вершины, поддев ногтем, откидываю её и начинаю оттягивать мюзле. Фиксируя пробку большим пальцем правой руки, выверенно поворачиваю её, левой — придерживая дно. Аккуратно, с хирургической точностью.

И мои старания вознаграждаются плавным выходом последнего барьера. Чпок. Благородный мелодичный звук. Обожаю. И струящийся следом дымок.