База отдыха Берендей напоминала самую
настоящую зимнюю сказку. Морозная тишина звенела в сосновом бору,
растворяясь под куполом пронзительно-яркого голубого небосвода.
Снег искрился на солнце, слепил, хрустел под ногами. Пушистые белые
шапки лежали на зеленых еловых лапах. Воздух пах праздником:
мандаринами, шампанским и шоколадными конфетами. Близились долгие
пьяные выходные.
Но банкет, организованный в главном
зале Берендея, был посвящен отнюдь не Новогоднему торжеству. Цвет
отечественной науки сегодня чествовал здесь «широко известного в
узких кругах» доктора физико-математических наук, профессора
Михаила Анатольевича Белова.
Речь держал профессор кафедры
наноматериалов и нанотехнологий Юрий Ильич Шеин. Он, как и всегда,
говорил долго, длинно и муторно. Повторялся. Вставлял неуместные
шутки и сам же над ними смеялся, нелепо потрясая лохматой седой
шевелюрой. И только несокрушимый авторитет Юрия Ильича заставлял
коллег по цеху терпеливо ждать, замерев со стаканами в руках.
Кто-то зевал, кто-то косился на ароматное, запеченное с грибами и
сыром мясо, а поток слов так и не прекращался.
- Мишаня! – очередной раз
пробасил Шеин хмельным голосом. – Твое открытие не просто потрясет,
оно перевернет научный мир! Это прорыв! Это шаг в будущее! Мишаня…
Ты лучший из нас! Так давайте же выпьем за великого ученого,
который доказал, что…
Михаил Белов поспешно поднялся,
прерывая новый виток затянувшегося тоста:
- Давайте уже выпьем, товарищи!
Ура! – и, под одобрительные возгласы опрокинул в рот стопку водки.
Сморщился. Подцепил на вилку мелкий юркий корнишон с соседской
тарелки и громко захрустел. Взгляд Белова медленно скользил по
лицам собравшихся. Деятели науки остервенело накинулись на горячее,
словно и не кормили их в пансионате по три раза на дню. Он знал их
всех. Всех и каждого. Вот, напротив него, Шеин со своей
командой. Дюжина любителей выпить и пожрать за чужой счет. Их можно
даже никуда не звать: сами найдут и придут. У них таки прямо чутье
на любые пьянки-посиделки. Справа вальяжно потягивает дорогое
французское вино профессор Зубров – его, Белова, непосредственный
начальник. Вечно хмурый, заросший колючей щетиной Зубров уже сто
миллионов лет возглавляет кафедру экспериментальной физики, а также
научно-исследовательский центр, который прозвали кузницей открытий.
«Зубра» окружает свита – плотное кольцо из сотрудников кафедры. В
стороне глупо хихикают аспиранты – банкет только начался, а они уже
пьяные в стельку. Мальчишки.… А стул по левую руку пуст…
Михаил Анатольевич задумчиво
покосился на этот стул и вздрогнул. Всем своим существом, каждой
клеточкой, он ощущал незримое присутствие человека, который должен
бы там сидеть. Ощущал настолько остро, что на глаза навернулись
слезы, а на лбу выступила испарина. Он снова услышал заливистый
смех, перед ним блеснули яркие изумрудные глаза под непослушной
медной челкой и из глубин памяти всплыли слова, произнесенные
срывающимся шепотом. Те самые, последние слова, которые он будет
помнить даже лежа на смертном одре: «Миша… я боюсь…».
Белов помрачнел. Налил водки, накрыл
рюмку сверху кусочком черного хлеба и громко хлопнул по столу:
- Я предлагаю выпить, -
прохрипел он, - но не за меня. Наслушался… Хватит. Спасибо, ребят…
- Михаил Анатольевич тяжело вздохнул и продолжил:
- Я предлагаю выпить за
незаменимого сотрудника кафедры экспериментальной физики,
великолепного секретаря и просто хорошего человека – Олесю
Сазонову, – Белов выдержал паузу, с одобрением отмечая, как
понурили головы его коллеги. – Сегодня ровно десять лет, как она
пропала без вести. Помянем Лису, друзья…
Тост единогласно поддержали. Пили не
чокаясь. По рядам прокатился шепоток: каждый желал мира праху
Сазоновой.
