Степан, худощавый, жилистый мужчина среднего роста с копной кудрявых, непослушных тёмно-каштановых волос, задумчиво бродил по парку, утопающему в красоте весеннего рассвета природы. Его старая выцветшая кожаная куртка колыхалась на ветру, словно вторя его тревожным мыслям. В руках он мял смятую пачку сигарет, время от времени доставая из неё сигарету, словно вытягивая глоток надежды из пустоты. Над головой, сквозь переплетение ветвей, пробивалось бледное солнце, отбрасывая причудливые тени на оживающей траве. Город жил своей обычной жизнью, но напряжение висело в воздухе, как предчувствие грозы.
И тут, как гром среди ясного неба, раздался пронзительный вой воздушной тревоги. Он пронзил тишину парка, заставив птиц в панике взлететь. Степан вздрогнул и стремительно направился к ближайшему бомбоубежищу, расположенному под заброшенным зданием бывшего кинотеатра. Двери были массивными, обитыми сталью, а внутри пахло сыростью и затхлостью.
Внутри убежища царила своя, особая атмосфера. Тусклый свет свисающей лампочки едва освещал тесное помещение, в котором группа пожилых людей, словно переживших не одну войну, была поглощена игрой в «бункер» – разновидность карточной игры, в которой нужно моделировать сценарии выживания. Их лица были изрезаны морщинами, а глаза выражали смесь страха и фатализма. Заметив вошедшего Степана, они отложили карты и с любопытством уставились на него.
«Ну что там, касатик? Что слышно на воле?» – спросил старик с густыми седыми усами, одетый в поношенный ватник. Его голос звучал хрипло, но в нём чувствовалась твёрдость.
Степан глубоко вздохнул, пытаясь собраться с мыслями. «Не к добру все это, деды. Дела хуже некуда…» – он присел на край обшарпанной скамьи. «Восстание… Четвертый рейх… Они восстали из пепла, объединили силы, заключили союзы с половиной Европы и теперь прут на нас, как танк на муравья».
В глазах стариков мелькнула тревога. «Да что ты говоришь?! Не может быть!» – воскликнула бабушка в цветастом платке, поправляя очки на переносице. «Куда это годится? Опять война?!»
Степан безнадежно махнул рукой. «Еще какая война… У них же теперь еще и технологии новые… И люди, похоже, промытые…»
«А что правительство?» – спросил ещё один старик с тростью в руках. «Что наши говорят?»
«Наши… Наши держатся», – неохотно ответил Степан. «Но бои идут кровопролитные. Говорят, что они запросили помощь у T.R.L., но пока ничего неясно…»
Закончив свою невесёлую исповедь, Степан устало откинулся на спинку скамьи, погружаясь в мрачные размышления о судьбе Михаила
«Чёрт… А как там Миха?..» – прошептал он, чувствуя, как к горлу подкатывает ком.
И словно в ответ на его мысли в убежище, спотыкаясь, ввалился Михаил. Его лицо было искажено гримасой боли и отчаяния, волосы были растрёпаны, глаза покраснели от слёз, а одежда была перепачкана грязью и кровью.
«Надежда умерла!» – крикнул он, и его голос эхом отразился от бетонных стен.
Степан ошеломлённо вскочил со скамьи, его глаза расширились от ужаса.
«Что?! Как?!»
Михаил тяжело дышал, хватаясь за грудь. «Блядь… Мы… Сука… Шли в магазин… Нужно было хоть что-то купить поесть… Вроде бы было всё тихо… Резко началась тревога… Пока мы… эх… вспоминали, где ближайшее бомбоубежище… было уже слишком поздно… Раздался свист… Рядом с нами упал снаряд… Нас отбросило ударной волной, но Надю… задели осколки…» Когда я поднялся, я увидел, что она… Она истекала кровью… Я взял её на руки и поцеловал в лоб… Но долго оставаться там я не мог… С каждым разом становилось всё хуже и хуже… Мне пришлось оставить её и скрыться в бункере…
