Измена. (не)истинная и (не)любимая - Лина Венкова

- Вот вам, - любимый бросает к моим ногам небольшой кошель с золотом, - первое время протянете.

У меня на руках наша новорождённая дочь. Я надёжно её запеленала, но от ужасного мороза, терзающего кожу, вряд ли спасёт даже пуховой платок.

- Ран! – смаргиваю слёзы, - оставь хотя бы малышку! Мне некуда идти! Нас никто не ждёт! Наша дочь не заслужила умереть от холода в сугробе!

Мои ноги уже промокли. Далеко ли уйду…? Золото не спасёт, если некому заплатить.

- Ваша судьба – больше не моя забота, - взгляд его ледяных глаз ранит сильнее, чем беспощадный мороз, - мне похер, чем закончит продажная шмара вроде тебя.

- О чём ты вообще…?!

От шока едва шевелю губами. Крошка в руках ворочается, а я чувствую, как распирает грудь – время кормления. Дочь хочет есть, а я даже этого не смогу сделать на таком холоде! А на десятки миль вокруг нет никого, кто мог бы нас приютить! Ни единого жилого дома…

- Таскаться меньше надо было, - жёстко отрубает он.

- Ран…

- Мать из тебя паршивая, - добивает он, - не знаю ни одной, которая согласилась бы бросить своё дитя. Ты же только что сама это предложила.

Ярость просто ослепляет меня! И даже немного согревает.

- А ты, получается, хороший отец?! Прогоняешь нас в метель, и несёшь какой-то бред!

- Рот закрыла.

Я умолкаю, но не потому, что так велит Рангард. Просто осознаю, что он меня не услышит. Ему наплевать, что случится с его собственной дочерью, крошкой нескольких дней от роду! И если равнодушие ко мне и моей судьбе ещё можно как-то оправдать… То как оправдать равнодушие к малышке?!

Мы ведь даже не успели дать ей имя…

- Умоляю, Ран, - пытаюсь ещё раз, но не ради себя, - не обрекай дочь на смерть из-за нелюбви ко мне!

Мой муж просто смотрит на меня, и я вдруг понимаю, что этот взгляд прощальный. Мы поженились и стали жить вместе полтора года назад, и таким взглядом супруг награждает меня впервые.

Взгляд скользит к окну на втором этаже: только что там мелькнула фигура в алом платье. В эту секунду всё становится на свои места.

Он полюбил другую. Поэтому решил выгнать нас с дочерью.

- Ран…

Он уходит. Я с болью слежу за широким разворотом его плеч под меховым плащом, когда он скрывается в глубине замка.

Стражники заступают на посты, и перекрещивают алебарды прямо перед входной дверью.

Нас не пустят внутрь. Это конец.

Знаю, что нет смысла умолять их о милосердии. Потому отворачиваюсь и смотрю вдаль – туда, где бушует настоящий снежный ураган.

Дочка мечется в одеяльце, словно понимает, что папа выбросил её на верную смерть. Вскоре её лепет переходит в плач, а плач – в надрывный крик.

- Мне хотя бы найти, где присесть, любовь моя, - шепчу ей, бредя по снегу, и глотая слёзы, - и я тебя покормлю.

Оглядываюсь, но замка уже не видно в метели, хотя вряд ли я отошла далеко. Вблизи нет абсолютно ничего, кроме толщи снега, потому вскоре я просто сажусь, сложив ноги под себя, и спешу покормить кроху, пока не замёрзла окончательно.

Голодная малютка жадно припадает к груди, и я накрываю её сверху своим плащом. У меня перед глазами пробегают тысячи секунд, которые я провела рядом с Рангардом, и ни в одной из них я не заподозрила жестокости, которой он сегодня ударил меня наотмашь.

Нас ударил…

Мне невыносимо холодно. Я уже не чувствую пальцев на ногах, да и стоп в целом. Плащ подо мною мокрый от снега, так что вскоре я промокну насквозь.

Дочь под плащом ест всё менее энергично, и я отбрасываю ткань, чтобы проверить её.

Осоловевшие глазки малышки заставляют меня оцепенеть.

Она не засыпает.

Она замерзает.

Вместо паники в голове лишь обречённая собранность. Достаю крошку из одеяла, и прижимаю к себе, к уже замёрзшей на холоде груди. Одеревеневшими пальцами застегаю пуговицы своего платья поверх дочки, потом набрасываю на неё одеяльце.