Глава 1: Возвращение и Первая Тень
Поезд выдохнул Артема Волкова на перрон Заречья струей едкого пара и угольной пыли. Воздух ударил в лицо знакомым коктейлем: речная сырость, подгнившая от влаги древесина старых складов, и неизменная, въедливая гарь с завода «Семи Ветров». Запах детства. Запах тоски. Запах конца света, который здесь, в этом забытом богом и федеральным бюджетом городе, наступал медленно, десятилетиями, как ржавчина на стальных фермах моста через Зарю-реку.
Сумка с одним бельем и бутылкой дешевого бренди тянула плечо. Артем моргнул, пытаясь стряхнуть с глаз пелену усталости и вчерашнего. Перрон был пустынен, освещен тусклыми желтыми лампами, отбрасывающими длинные, дрожащие тени от колонн. Одна из теней у края платформы показалась ему на мгновение слишком густой, почти осязаемой, и двинулась не в такт порыву ветра. Он резко отвел взгляд, рука непроизвольно потянулась к внутреннему карману пиджака, где когда-то лежало удостоверение. Теперь там был только паспорт и смятая пачка сигарет. Искажение, – прошипело в мозгу. Просто искажение света. Усталость. Похмелье.
Он вышел на привокзальную площадь. «Величественные сталинские ампирные здания» – так бы написал путеводитель тридцатых годов. Сейчас они были похожи на побитых жизнью гигантов: штукатурка облупилась, обнажив кирпич цвета запекшейся крови, окна верхних этажей зияли пустотой или были забиты фанерой. Над всем этим висел серый, низкий потолок облаков, от которого сумерки наступали уже в три часа дня. Вечные сумерки Заречья. Артем закурил, глотнув дым как глоток реальности. Он вернулся. Не по зову сердца, а потому что больше некуда. После провала, после Анны, после увольнения из «особого отдела» и медленного сползания на дно бутылки, места для него в большом мире не нашлось. Только здесь. В городе, который помнил его мальчишкой и, кажется, давно уже ждал обратно, чтобы показать, что и у него, города, дела обстоят не лучше.
Похороны дяди Миши были назначены на завтра. Сегодня – поминки. В старом доме на улице Пролетарской, где Волков-старший прожил всю жизнь, работая хранителем в городском музее и собирая пыль веков в папки с надписями «Фольклор» и «Советский период. Неофиц.».
Дом встретил его скрипом половиц и запахом. Запахом старых книг, воска для паркета, который давно не натирали, тления древесины и чего-то еще. Слабого, едва уловимого, но знакомого до дрожи – ладана? Нет, не совсем. Скорее, запах того, что ладаном пытались перебить. Артем сглотнул ком в горле.
Родственников – раз-два и обчелся. Пара тетушек, сгорбленных временем и безысходностью, с глазами, как у высохшей рыбы. Соседка, принесшая пирог с капустой. Тишина давила, прерываемая только чавканьем, звоном ложек и тиканьем маятниковых часов в углу. Часы были старые, дубовые, с потускневшим циферблатом. Артем помнил их с детства. Помнил, как боялся их мерного, гулкого «тик-так» по ночам. Сейчас они били с какой-то назойливой, почти зловещей четкостью.
Он налил себе коньяку в граненый стакан – поминальный запас дяди оказался солидным. Первый глоток обжег, второй принес долгожданное онемение. Тетушки что-то шептались, кивая в его сторону. «Артемушка… такой пропащий… спился совсем… а ведь подавал надежды…». Он сделал вид, что не слышит, уставившись в пыльную паутину под потолком. Пыль висела тяжелыми гроздьями. Солнечный луч, пробившийся сквозь грязное окно, высвечивал в ней мириады кружащихся частиц. Как золотая пыль. Или пепел. Артем прищурился. Частицы двигались не просто так. Они струились. Словно невидимый палец водил по ним, вычерчивая в воздухе сложные, лишенные смысла узоры. Искажение, – снова мелькнуло в голове. Пыль. Свет. Глаза устали. Коньяк.
