Хирург Коновалов - Дарья Волкова

– Вадим Эдуардович, ты не поверишь, – в ординаторскую влетает Алферов.

– Евгений Николаевич, я четырнадцать лет в хирургии. Попробуй меня удивить.

Алферов ухмыляется.

– Закон парных случаев снова сработал.

Если это то, о чем я думаю…

– Скажи, что пошутил.

– Я только что из приемного. Пациента уже готовят к операции, – дисциплинированно рапортует Алферов.

Проклял нас кто-то, что ли? Или не надо было позавчера очередного «народного целителя» из отделения выгонять?

– Жень, ты, когда из приемного шел, не видел, надпись у нас не поменялась?

– А?

– Ну, может, вместо «Хирургическое отделение» там теперь надпись «Членомонтаж»?

Вместе с Женькой за компанию ржут и другие находящиеся в ординаторской хирурги.

– Что, опять эксперименты с пылесосом?

– Не, там история полный трэш, я думал, такое только в анекдотах бывает…

Женька прерывается. Дверь в ординаторскую снова открывается, заглядывает медсестра Катя.

– Вадим Эдуардович, у нас все готово!

– Готово к ремонту карданного вала?

Катя хмурится, не понимая шутки. Парни мои снова ржут. Я встаю, с хрустом переплетая пальцы. Не жили мы скучно – не хрен начинать.

***

Сразу после операционной меня срочно вызывают на ковер к высокому начальству, разумеется, по какой-то ерунде. Отчеты, мать их. По возвращении на меня нападает Людмила Владимировна, самая опытная медсестра в нашем отделении.

– Вадим Эдуардович, вас там спрашивает родственница этого… только что прооперированного.

– Сильно спрашивает?

– Нервически.

Если нервически – то жена, наверное. Переживает, как там семейная реликвия – уцелела ли в неравном бою с зубами.

Киваю медсестре, повожу плечами. До конца рабочего дня – два часа. Сегодня был день без операций. Этот бедолага – не в счет, пустяк. А вот его нервическая – это может быть серьезное.

***

– Вы Мишу оперировали?!

Привычно сканирую внешность, определяя стратегию разговора. На воробья похожа. Или на галчонка. Мелкая, щуплая, темные взъерошенные волосы, круглые глаза и какие-то внезапно пухлые щеки. Но в целом на нервическую тянет условно. Больше данных за адеквата.

– Я.

– Что с ним?!

– А вы ему кто? – уточняю на всякий случай.

– А… Мы… мы вместе.

Выгибаю бровь.

– Жена?

Округлые щеки вспыхивают.

– Нет.

Ну вот, все совсем упростилось.

– На нет и суда нет.

– Что?!

– Информация о состоянии здоровья относится к предельно конфиденциальной. Я могу сообщать ее только близким родственникам.

Она заливается краской не только щеками – всем лицом. Сопит. Чувствую – злость копит. Многоопытная Людмила Владимировна права – нервическая. Но вообще-то медсестра накосячила – сама могла бы уточнить у девицы, кто она пациенту, а не гонять меня в приемное.

– Я… Я… – шмыгает, часто моргает, вытирает щеку плечом. – Там все в крови было… Я так испугалась.

А вот это совсем бесполезно. К женским слезам у меня иммунитет. Развожу руками.

– Сожалею, но ничего не могу сделать. У меня инструкция.

– Но скажите хотя бы... – она все еще шмыгает носом, переводит дыхание, зрачки расширены. Стрессанула по-любому.

Я слушаю поток бессвязных слов. Нет, два дня подряд членомонтажа – это перебор. Мы ж не урология, в конце концов. Что ты хочешь спросить, милая моя – уцелело ли хозяйство у твоего «мы вместе»? А ты вообще детали знаешь? Анамнез, так сказать? Мне Алферов вкратце рассказал, пока ассистировал – и я охренел. Я охренел, а операционная бригада хрюкала от смеха. А ты что? Все норм? Тебе ли после всего переживать за его карданный вал?

Но вместо этого говорю ровно противоположное.

Иногда в меня вселяется бес. Мать говорит, что это крышечка излишек эго сбрасывает – но матушка у меня мастер формулировок. Она еще свято убеждена, что это все от того, что я не женат. И что жена бы нашла, куда этот излишек эго утилизировать с пользой для дела.