Собор Парижской Богоматери загорелся на закате.
Сначала никто не заметил небольшого дымка над крышей. А если и заметили, то не поверили, что огонь мог покуситься святыню, пережившую революцию и оккупацию. Когда туристы и горожане поняли, что произошло, было уже поздно. Пылала кровля, истекая раскалённым свинцом. Дым окутывал острый шпиль и клубами стелился над крышей. Потрескивали от напряжения гаргулии, им вторили каменные химеры. В дрожащем мареве пожара казалось, что статуи не стоят на месте, а грозно скалятся и хлопают крыльями.
Так оно и было.
Я знал, что вовсе не пламя тревожит покой каменных стражей, а тёмные силы, заключённые в стенах и шпиле Собора. Сквозь треск деревянных балок я слышал, как рвётся наружу Верховное Существо. Но на пути у него стоят двенадцать «безглавых» королей, а значит ему не уйти. Скользят сквозь пламя и дым химеры, они новички в нашем войске, но бдительно охраняют тернового демона из южной колокольни. До неё огонь ещё не добрался. Но где же апостолы? Их не было на своих местах, а значит кто-то оставался без охраны.
Едва я это понял, как в тот же миг из пламени выскочило какое-то существо. Оно скользило по раскалённому свинцу словно по воде. С вершины северной колокольни, где я стоял, хороший обзор; но беглец был укутан в темный балахон. Накинутый на голову капюшон странно топорщился.
С пьедестала спрыгнула гаргулья и полетела ему наперерез. Она была не маленькая, какой выглядела с земли, но беглец оказался вдвое выше гаргульи. Он врезался в каменного стража, отчего гаргулья разлетелась на части. При этом капюшон слетел с головы беглеца.
Рогатый!
С разбегу он сиганул с крыши в темноту. Солнце успело опуститься за горизонт; чёрный жирный дым надёжно скрывал его от посторонних взглядов. Никто, кроме меня и поверженного стража, не заметил побега. И тогда я принял решение.
Бесплотным духом я соскользнул вниз, мимо гаргулий и витражей, опустился до самой земли. На камнях площади виднелся след, доступный не каждому. Мерцающие отпечатки копыт, они вели прочь от Собора. Я последовал за ними. Но чем сильнее я отдалялся от святыни, тем тяжелее давался мне полёт.
Почему так тяжело?
Рогатый исчез, но я не сомневался, что он где-то неподалёку и на уме у него злодеяние. Эта мысль заставляла идти вперёд.
Идти? Я больше не был бесплотной тенью!
Опустив взгляд, я увидел штаны, сюртук и потрёпанный плащ. Руку оттягивал массивный пистолет. Деревянное ложе и медная гравировка. От него пахло порохом. Сунув руку в карман сюртука, я нащупал холодный шарик. Серебряная пуля. Всего одна. Я загнал её в дуло.
Бросаюсь к реке, закованной в каменное русло. И в мутной воде Сены вижу лицо юноши, почти мальчишки, каким я был много лет назад. Собор вернул мне тело, и я точно знал для чего.
– Ты чего в воду пялишься? – окликнул меня мальчишеский голос.
Я поспешно обернулся. На тротуаре подпрыгивал от нетерпения Сорванец. Картуз он сдвинул на затылок, явив миру чумазое конопатое лицо.
– Убежит же, сволочь. Айда за ним!
– Ты как здесь оказался? Тебе кто разрешил?
– А никто. Я сам себе разрешился.
– С ума сошёл? Тебя же накажут.
– Чем? Заставят торчать в Соборе? Так я уже. Засиделся, гулять хочу!
Упрямая храбрость Сорванца однажды уже сыграла с ним злую шутку. И я не хотел, чтобы всё повторилось.
– Меня в погоню за Рогатым пустили. Делом заниматься, а не гулять. А ну иди назад!
– Ой, да ну тебя, дурака, нафиг. Тело видишь? Я тоже живой. Значит, и меня отпустили.
В словах Сорванца был смысл. Наверняка его направили мне в помощь, вот только я не мог взять в толк, какая от мальчишки может быть польза.
– Видишь след? – спросил я.
