– Жасмин! – скрипучий женский голос разлетается по цветущему лугу, – Жасмин! Где ты, дрянная девчонка?!
Жена деревенского старосты бежит по тропинке, смешно переваливаясь с боку на бок. Как утка. Старая толстая злобная утка.
– Жасмин! Жасмин! – продолжает верещать упитанная баба.
Я закрываю глаза. Запах душистого разнотравья щекочет ноздри. Сладкий клевер, пряный зверобой и нежные васильки. Нагретая солнцем земля отдаёт мне скопленное за день тепло. Крохотные искорки вспыхивают на кончиках пальцев.
– Вот же ведьма треклятая, а ну, вставай, – скрипит Бетти, хватает меня за руку и сильно дёргает.
Ведьма треклятая… Как спину простреленную, да горло красное лечить, так Жасминочка, звёздочка наша, восточная… А теперь треклятая.
– Идём, Руперт ждёт! И Арчи ждёт! Ворон принёс письмо из цитадели!
Неприятный холодок пробегает вдоль позвоночника. Вести от красного дракона не сулят мне ничего хорошего, да и не только мне – всем целительницам. Либо обряд, либо замужество. Или ещё хуже – просто продажа невинности.
– Хорошо, – неохотно поднимаюсь на ноги и стряхиваю цепкую ладонь с запястья.
– Шевелись, – злобно крякает женщина и семенит по извилистой тропинке. Настоящая гусыня!
Цветочный луг, хвойный лесок, мелкая речушка и наконец-то деревня, неродная и нелюбимая Рубира. Захолустье на краю дремучего леса, окружённое топкими туманными болотами. Вечная сырость и отвратительный запах. Дома больше похожи на ветхие лачуги, всюду плесень и грибок. Ни цветы, ни деревья, ни трава не могут выжить на пропитанной ядом земле. И даже вездесущие одуванчики чахнут и вянут, толком не распустившись. Здесь прогнило всё от домов до людей. Наверное, и я обречена сгнить в этой гадкой деревушке.
Злобная грымза открывает дверь самой большой халупы. Отвратительный скрип ржавых петель заставляют морщиться.
– Топай, давай! – Бетти толкает меня вперёд, я делаю несколько шагов.
Оплывшее лицо, усеянное большими волосатыми бородавками, искажается от ярости. Дело дрянь… Карга зла как тысяча чертей, а значит…
Сильная рука цепко хватает меня за локоть и резко дёргает в темноту. Слюнявый рот жадно шарит по лицу, пытаясь найти губы. Тошнотворный запах кислого тела и протухшего чесночного соуса ударяет в нос. Липкие от пота ладошки лезут под шёлковый топ и сжимают грудь. Зловонное дыхание, громкое сопение и влажное чавканье смешиваются в отвратительный коктейль. Арчи, сын деревенского старосты, давно не даёт мне прохода.
– Отвали, придурок, – упираюсь кулаками в дряблую грудь, – Отпусти меня немедленно!
– Моя! Ты моя, гордая сучка! – похотливый шёпот, – Ничего… Скоро мы поженимся! И тогда я буду трахать тебя во все места!
Нет! Неужели крылатый ублюдок всё-таки продал меня?! Девственность целительницы – элитный, дорогой и редкий товар. Не то чтобы мы были ветреными барышнями, просто нас мало. И терять невинность без разрешения правителя цитадели строго запрещено. Несчастные ведьмы не могут выбирать себе ни мужей, ни любовников. По крайней мере, до обряда…
Мужчина хватает меня за шею и сильно стискивает горло. Задыхаясь, я смотрю в одутловатое лицо. В крохотных поросячьих глазках царит похоть и безумие. Моя судьба решена. Лучше смерть!
– Хватит, сын, отпусти её, – низкий неприятный голос старосты разрезает воздух, – Иди сюда, Жасмин.
Арчи быстро разжимает пальцы-сосиски. С шумом делаю глубокий вдох и падаю на колени.
– Скорей, – командует староста.
Сволочь! Не терпится меня «обрадовать»? Скрипнув зубами от досады, я поднимаюсь на ноги и иду вглубь дома.
М-да… «Красота». Чёрная от сажи паутина свисает с потолка рваными узорами. Всюду пыль, крошки и мышиное говно. Смерть и правда лучше, чем жизнь в этом свинарнике, да ещё и с мужем боровом.
