Как завиден удел твой,
пастух.
Ты встаёшь, когда солнце
встаёт,
Гонишь кроткое стадо на
луг,
И свирель твоя славу
поёт.
Зов ягнят, матерей их
ответ
Летним утром ласкают твой
слух.
Стадо знает: опасности
нет,
Ибо с ним его чуткий
пастух.
(Уильям Блейк «Пастух»)
Серёжа Левченко вот уже сутки стонал от нестерпимой боли,
пытаясь сдержать так и норовивший вырваться из глотки крик. Он
лежал обездвиженный на самодельных носилках в давно заброшенной
квартире, мебель которой покрылась толстым слоем пыли и грязи. Тело
охватил очередной приступ агонии. Боль ощущалась так, словно
внутренности медленно заливали расплавленным железом. Парень сжал
кулаки и прикусил нижнюю губу до крови, борясь из последних
сил.
Спустя мгновение он почувствовал прикосновение вспотевшей и
пахнущей едким металлом ладони, грубо зажавшей ему рот. Сквозь
влажную пелену, застилавшую глаза, Сергей различил в свете
ваттбраслета силуэт капитана Юдичева, злобно сверкнувшего взглядом
в его сторону.
– Только пискни, – пригрозил тот и, не убирая ладони, а
наоборот, сильнее прижав её, выглянул в окно, за которым виднелся
фасад кирпичного здания.
Левченко становилось трудно дышать.
– Не видно его? – раздался тихий шёпот молодой начальницы,
сидевшей напротив.
Юдичев промолчал, едва слышно фыркнув. Только тот, кто общался с
капитаном какое-то время и знал его лучше, мог распознать в этом
фырканье пренебрежительное «нет».
– Сваливать нам нужно, подобру-поздорову, – прошептал он,
мельком взглянув на спутницу. – Ещё немного и эти твари нас найдут.
Кто знает, может они уже добрались до нашего канадского друга и
ждать его нет никакого смысла.
– Не думаю. Он лучший...
– Да-да, лучший собиратель на всей чёртовой Ледышке, – с
раздражением закончил за неё капитан. – Те наши ребята, которых эти
твари переваривают прямо сейчас, слышали это не единожды.
– Ты прекрасно знаешь, что он ничего не мог сделать... – с едва
уловимой неуверенностью в голосе проговорила она.
– Ну, разумеется, – бросил Юдичев, явно не желая продолжать
беседу, и стал внимательно осматривать улицу с остовами автомобилей
и военной техники, заваленных обломками бетона под тонкой пеленой
снега.
– Рука, – вновь подала голос начальница. – Ты его так
придушишь.
Её собеседник даже бровью не повёл, продолжая всматриваться в
окно.
– Юдичев! – чуть громче произнесла девушка и сделала шаг
вперёд.
– Чего?
Взглядом она указала на Левченко.
Подчинённый с неохотой убрал обслюнявленную ладонь и обтёр её о
штанину.
Послышался хриплый вздох. Серёжа пытался восполнить недостаток
кислорода.
– Ты... Ты... – превозмогая боль и перехватившую горло злость,
произнёс он.
– Тихо! – шикнул капитан и приложился глазом к оптическому
прицелу винтовки.
Вынув из кобуры пистолет, Мария Зотова вышла на свет и
настороженно взглянула в сторону Юдичева.
– Они? – прошептала она с лёгкой дрожью в голосе.
Тот резко поднял кулак, велев заткнуться. Это означало только
одно – рядом мерзляк, а может и несколько.
Сначала в перекрестье прицела попал кирпич, свалившийся со стены
здания напротив. Он с грохотом упал на металлическую крышу
разбитого автомобиля, расколовшись на две части. Затем, когда
капитан вернул прицел в исходное положение, на месте отколовшегося
со стены кирпича он увидел длинную конечность, уронившую ещё
несколько кирпичей.
Юдичев быстро спрятался за подоконник и прижался к стене. Их
взгляды с Марией встретились, и они, теперь уже наученные горьким
опытом, затихли, боясь даже вздохнуть.
Однако Левченко больше не мог молчать. Боль стала настолько
невыносимой, что держать её в себе больше не было сил. Бог
свидетель – он терпел целые сутки и держал язык за зубами с той
самой минуты, как упал с третьего этажа, неудачно приземлившись на
спину и потеряв способность ходить. Он терпел до последнего, но
именно в это мгновение его терпение лопнуло.
