Чернила с той стороны - Aila Less

Туман лежал над деревней, как саван, не рассеиваясь ни днём, ни ночью. Даже солнце здесь не светило по-настоящему, оно только пробивалось сквозь густое серое марево, размазывая блеклые тени по земле. У подножия старого кладбища, где каменные кресты давно потеряли имена, стояла хижина, закопчённая временем и дождями. В ней жил могильщик, молчаливый старик, чья кожа была серой, как земля, которую он копал.

Его дочь, Лейла, была странной с самого детства. Никто не знал, кто была её мать; деревенские шептались, будто она родилась из самого тумана или что её нашли на могиле младенца, укрытую чёрной вуалью. Когда Лейла пела, даже вороны на кладбище замолкали. Её голос был колдовским, чистым, как родник в горах, и в то же время пронзённым невыносимой тоской – будто каждую ноту она вытягивала из глубин собственной души, оттуда, где живут мёртвые сны.

На похоронах её голос сопровождал каждого покойника в путь. Люди говорили: если Лейла поёт, душа точно найдёт дорогу. Но мало кто знал, что по ночам она исчезала из дома. Без обуви, босая, в одной тонкой рубашке, она шла в лес, туда, где старый пруд скрывался среди ив, тёмный и тихий, как взгляд покойника. Там, на берегу, она садилась и пела.

Однажды в деревню пришёл слух: Лейла обручена. Все звали его Эдвардом – наследник состоятельной семьи, наследник винных подвалов и стеклянных люстр. Все удивлялись: как такое возможно? Что он нашёл в девушке, чьё платье всегда было чёрным, а руки пахли сырой землёй? Но, говорят, он полюбил её голос или её глаза, или её безмолвие. Они встречались тайно. Она пела ему не слова, а что-то древнее, нежное, как дыхание за плечом. Он обещал жениться. Он поклялся.

Накануне свадьбы его не стало. Никто не знал, где он. Лошади вернулись в конюшню сами, с пеной на губах. Утром его нашли в том самом пруду – глаза широко распахнутые, полные ужаса, как будто перед смертью он увидел нечто, что не должно быть явлено живому. На пальце обручальное кольцо. С тех пор Лейла больше не смеялась. Никто не видел её в цветных одеждах – только чёрное платье, слишком длинное, будто траур по всему миру. Её всё чаще замечали у пруда. Она сидела, как статуя, пела колыбельные без слов. И ветер, кажется, подпевал ей. В деревне боялись заговорить, но все слышали: по ночам у пруда звучала песня.