– Можно я здесь побуду, пока дождь?
– Можно.
– Можно телефон на зарядку поставлю?
– Можно.
– А здесь есть ваши книги? Которые вы сами написали?
– Нет.
– А почему?
– Потому что не написала.
– А почему?
– Не хочу.
– Как же вы работаете в книжном магазине тогда?
– С удовольствием.
– Но ведь нужна же книга!
– Послушайте, вы любите есть?
– Да.
– А готовить?
– Не особо умею.
– Ну вот и я люблю книжки читать и продавать, а сама не пишу.
– Тогда назовите самых крутых писателей здесь, сейчас. Где они?
– На ближайшей полке Водолазкин.
– А что у него есть?
– «Лавр». Откройте, почитайте.
– Это что, роман?
– Да.
– Неужели я не могу с ним познакомиться?! Чтобы познакомиться, нужны короткие рассказы.
– Водолазкин не пишет рассказов.
– Да бросьте! Еще как пишет. Просто стыдится их и не издает.
– Ну ладно, берите вот рассказы Крусанова.
– А это кто?
– Писатель, который не стесняется рассказов.
Посетитель раскрывает книгу и читает вслух, спотыкаясь на каждом слове. Начинает казаться, что он нетрезв и ему очень сложно концентрировать внимание.
– Господи… не нужно писать так. Тут же слова больше трех слогов, как так можно, где ударение ставить…
Так и ушел в удивлении.
…А спустя два с лишним года после этого диалога я таки написала книгу и пытаюсь придумать к ней нормальное предисловие.
Меня зовут Лена Нещерет. В детстве одноклассники достали перевирать фамилию, а сейчас я ее полюбила за то, что она хорошо гуглится. А еще один мой коллега утверждает, что Нещерет – это что-то из Лавкрафта, как Шаб-Ниггурат, к примеру.
Я живу в Петербурге уже девять лет и очень этому рада, хотя никогда не мечтала здесь жить. Само получилось. И тоже как-то само так вышло, что семь лет назад я пришла в книжный магазин искать работу, и теперь мне есть что о ней рассказать.
Чтение с детства значило для меня очень много, но никогда не было центром жизни. Правда, лет в шестнадцать я написала серию стихов с основной мыслью, что бытие – это текст, но тогда я учила два живых иностранных языка и один мертвый одновременно, да еще и каждый день пользовалась четвертым, неродным, языком – синтетическим. В такой ситуации легко впасть в преувеличения.
Сейчас я много и с удовольствием работаю с книгами, но каждый раз, когда мне кто-то говорит, дескать, «Вы, девушка, на своем месте, книги, девушка, – явно ваше призвание», я хочу дать говорящему тапкой в глаз. Из чистого чувства противоречия.
Я знаю очень много истинных, достойных книжников: тех, кто тщательно собирает библиотеки, тех, кто разбирается в специальных терминах и в устройстве рынка, тех, кто очень внимателен и по-хорошему педантичен, тонких подлинных интеллектуалов с гигантским кругозором и изысканным чувством стиля. Со многими из них мы даже вместе работали и продолжаем работать.
У меня, в отличие от них, нет ни особенной глубокой увлеченности книгами, ни широты кругозора, ни даже нормального гуманитарного образования. Просто однажды утром, проснувшись после беспокойного сна, я отправилась в книжный магазин и обнаружила, что могу там немного задержаться, потому что хорошо выполняю простейшие прикладные задачи.
Через три года я поняла, что больше не хочу оставаться в сетевом книжном, который к тому времени не слишком красиво, на мой взгляд, повзрослел, и сбежала варить эстетски-выпендрежный кофе, а позже – работать курьером. Если бы не мой бывший начальник – как раз один из моих идеалов книжного человека, – я бы больше в книги не пошла. Но он убедил меня попробовать еще разок, и этот эксперимент затянулся еще на четыре года. За это время я с интересом поняла, что успела поработать с книгами в магазинах трех разных типов и даже – параллельно – в нескольких издательствах. Иными словами, у меня накопился опыт в профессии и сформировался кругозор внутри книжной индустрии. Значит, надо срочно делиться, пока не увял этот энтузиазм: «Ребят, смотрите, что я только что узнал».
