Пролог: "Тень за стеклом"
Космические станции кружились в пустоте, подобно рою светляков, мерцавших в окружении бесконечной черноты. Звёзды сияли холодно, далеко, а Эридан-7 тлела красным угольком, угасала медленно, испуская слабый свет в глубинах космоса. «Келеста», старейшая из них, висела на орбите, её купол дрожал под ударами микрометеоритов, покрытый царапинами времени. Стекло отражало тусклые отблески умирающей звезды, бросало их на переборки, где ржавчина смешивалась с усталостью металла. Люди жили здесь, вдыхали воздух, пропущенный через фильтры, наполненный запахом озона и машинного масла. Они шагали по узким коридорам, гулким, где каждый звук отдавался эхом, сливался с низким гудением систем, поддерживавших их хрупкое бытие. Лампы тускло светились под потолками, испещрёнными трещинами, озаряли лица – бледные, с тёмными тенями под глазами, отмеченные тревогой, не покидавшей их даже в короткие часы сна.
Жизнь текла в ритме выживания. Утро начиналось с сирен, их резкий вой прорезал тишину, будил станцию, поднимал людей с узких коек, вделанных в стены. Матрасы, тонкие, пропитанные запахом пота и металла, скрипели под телами, когда обитатели вставали, натягивали серые формы, потёртые, с нашивками станций на груди. Они расходились по отсекам, двигались молча, привычно. Техники скользили к двигателям, касались проводов мозолистыми пальцами, проверяли соединения, шептали команды в коммуникаторы, голоса дрожали от усталости, растворялись в гуле. Аналитики собирались в залах управления, усаживались за панели, экраны мигали синим, отражали данные о звёздах и потоках энергии. Дети, редкие в этом мире, сидели в учебных отсеках, следили за голограммами, изображавшими карты галактики. Глаза их, большие, любопытные, блестели в полумраке, а голоса учителей звучали тихо, но твёрдо, учили читать звёзды, остерегаться пустоты. В столовых раздавали еду – синтетические брикеты, серые, безвкусные, пахнущие химией. Ложки стучали по мискам, люди ели молча, взгляды скользили в стороны, избегали встречи, прятали страх, поселившийся в каждом сердце.
Бездна витала над ними, незримая тень, пронизывающая их дни и ночи. Её присутствие ощущалось в шёпоте, низком, холодном, пробивавшемся сквозь стены, звучавшем в снах, зовущем имена, оставляющем ледяной след в душе. Она являлась в аномалиях – разломах пустоты, где свет гнулся, меркнул, уступал место черноте, густой, живой, смотревшей на них, манившей, обещающей конец. Страх перед ней жил в каждом, глубже ужаса смерти, острее её предчувствия. Бездна не просто отнимала жизнь – она поглощала, растворяла, уносила в свои недра, стирала даже память о существовании. В коридорах шептались истории: станции исчезали бесследно, корабли возвращались пустыми, экипажи растворялись в стенах, голоса звучали из пустоты, пока свет не гас навсегда. Люди слушали, бледнели, сжимали кулаки, но продолжали жить, цеплялись за каждый вдох, зная, как близко она подступает.
Защита стала их опорой, их верой, их хрупким щитом против неизбежного. Стены станций покрывались пластинами, сиявшими голубым, гудевшими от энергии, струившейся из ядерных реакторов, спрятанных в недрах. Щиты дрожали, отражали аномалии, но трескались под напором, покрывались выжженными линиями, напоминали о бренности их усилий. Антенны торчали из куполов, ловили сигналы, передавали их на экраны, где красные точки мигали, отмечали разломы, приближавшиеся медленно, неотвратимо. Датчики, вделанные в переборки, пищали, улавливали шёпот, всплески энергии, рвавшиеся из пустоты, заставляли людей вздрагивать, шептать слова, похожие на молитвы, рождённые отчаянием. Корабли патрулировали орбиты, корпуса их, иссечённые шрамами, сияли в темноте, двигатели ревели, выбрасывали струи пламени, освещали черноту, но экипажи молчали, глаза их, скрытые за визорами, следили за тенями, шевелившимися за стеклом.
