Зима тревоги нашей - Джон Стейнбек

Солнечным апрельским утром Мэри Хоули открыла глаза, перевернулась на другой бок и обнаружила, что ее муж сунул мизинцы в рот, растянул щеки и изображает лягушку.

– Ты смешной! – сказала она. – Итан, ты прирожденный комик.

– Мисс Мышка, выходи-ка за меня замуж!

– Дурачишься с утра пораньше?

– И год рад весне! И день утру рад![1]

– Значит, дурачишься. Помнишь, что сегодня Великая Пятница?

– Гнусные римляне строятся, чтобы идти на Голгофу.

– Не богохульствуй! Марулло разрешит тебе закрыться в одиннадцать?

– Моя цыпонька-краса, Марулло – католик и итальяшка-иммигрант. Вряд ли он вообще сегодня явится. Закрою в полдень и не открою, пока не кончится казнь.

– Рассуждаешь как пилигрим. Нехорошо так говорить!

– Чепуха, букашечка! Это у меня от предков со стороны матери. Так говорят настоящие пираты. И, между прочим, казнь действительно была.

– Какие еще пираты? Ты же говорил, они были китобоями, со специальными грамотами от Континентального конгресса, уж не знаю, как они там называются.

– Зато на кораблях, которые они обстреливали, их считали пиратами. А те римские солдаты считали, что это была казнь.

– Ну вот, теперь ты злишься. Мне больше нравится, когда ты дурачишься.

– Я всегда дурачусь. У кого хочешь спроси!

– Вечно ты мне голову морочишь! Тебе есть чем гордиться: в одной семье и отцы-пилигримы, и капитаны-китобои.

– А им-то гордиться и нечем.

– Почему?

– Разве стали бы мои предки гордиться, узнав, что породили чертова бакалейщика для чертова хозяина-итальяшки в городе, который когда-то принадлежал им целиком?

– Никакой ты не бакалейщик. Скорее управляющий – ведешь бухгалтерию, относишь деньги в банк и заказываешь товар.

– Само собой. Еще я подметаю, выношу мусор и хожу перед Марулло на задних лапах, а будь я чертовым котом, то и мышей бы для него ловил.

Мэри обвила мужа руками.

– Лучше давай дурачиться, – сказала она. – Прошу, не сквернословь в Великую Пятницу! Я тебя люблю.

– Ладно, – немного погодя ответил он. – Все вы, женщины, так говорите. Только не думай, что поэтому тебе можно валяться в чем мать родила в постели женатого мужчины!

– Хотела поговорить с тобой о детях.

– Они в кутузке?

– Ну вот, опять дурачишься. Пусть они сами скажут.

– Почему бы тебе…

– Сегодня Марджи Янг-Хант мне снова погадает.

– Она гадает на бобах? Кто эта Марджи Янг-Хант? И чем она всех пастушков пленила?[2]

– Хорошо, что я не ревнива! Говорят, если мужчина нарочито не замечает красивую девушку…

– Ничего себе девушка! Два брака за плечами.

– Ее второй муж умер.

– Завтракать пора. Ты веришь в эту ерунду?

– Ну, про брата карты сказали правду. Помнишь: кто-то из родных и близких?

– А кто-то из моих родных и близких получит хорошего пинка, если не возьмет курс на кухню…

– Уже бегу! Как насчет яичницы?

– Пожалуй, пойдет. Кстати, почему именно Великая Пятница? Что в ней великого?

– Ах, Итан! – вздохнула она. – Все бы тебе шутить!

Кофе сварился, на тарелке лежали яичница и гренки. Итан Аллен Хоули проскользнул в уголок возле кухонного окна.

– Чувствую себя великолепно, – заметил он. – Почему эту пятницу называют Великой?