Жестокие игры Il - Ульяна Громова

— Остановить работу целой ветки метро — это…

— Я на рельсах. Не остановишь поезда — я труп.

Ночь. Улица. Фонарь.

Я стоял и с удовольствием втягивал в легкие горячий дым, стряхивал пепел и ждал Маришку. Гулкие частые шаги, наконец, раздались за спиной — она почему-то бежала по брусчатой аллее. Я бросил сигареты и наступил на нее ногой, чтобы потушить, выдохнул остатки пагубного наслаждения — не хотелось обдавать губы любимой девочки смрадным дыханием никотина.

Повернулся и встретил полный паники взгляд Маришкиных глаз. Она что-то хотела сказать, но ее голова с противным хлопком оторвалась и полетела мне в руки.

Я не успел ее поймать, онемевший от ужаса, потому что в груди что-то рвануло, череп словно раскололся, как грецкий орех. Меня отшвырнуло спиной в фонарный алюминиевый тонкий столбик так, что оглушило, а по позвоночнику словно густой ток пустили, а потом будто кто за грудки рванул — и я уже держал за горло Тарасова Олега, черты лица которого плыли и трансформировались. Не мой полный ярости и ненависти голос вырвался из моего рта, обжигая язык хрипловатым рыком:

— Я сказал тебе, гнида, не тр-рогать его!

Лицо мажора окончательно трансформировалось, и на меня смотрел с наглой ухмылкой… я сам:

— А то что? — резанул слух собственный веселый голос…

…и я подскочил на постели, весь в холодном поту. Хапал воздух пересохшим ртом, как обезвоженная рыба на горячем песке, и вместо сердца в груди дико билась чистая паника.

Понадобилось несколько минут и сонный Маришкин вздох, чтобы осознать, что это снова кошмар — я видел его почти каждый день с тех пор, как получил смс от Тарасова.

«Красивая девочка. Молоденькая, нежная, горячая, влюбленная… Живая… Игра еще не окончена, Гром. Продолжение следует…»

Лег снова, укрыл мою девочку одеялом — конец августа выдался дождливым и неуютно холодным, а у нее и без того всегда прохладные ступни. Раньше она грела их в шерстяных носках, теперь засовывала мне между ног.

Любимая моя.

Едва коснулся ее щеки губами и осторожно встал, чтобы не разбудить. Вышел в гостиную, закурил, чувствуя, как до рези в легких нужна доза никотина. Накинул на голое тело махровый халат и вышел босой на балкон.

Сегодня дождя не было, но густой туман скрывал двор. Я стоял и разглядывал воздух прямо перед собой — видел водяную пыль и наблюдал за хаосом в ее движении. Такой же царил в моей голове.

Я с ног сбился искать Тарасова. Он затих, ни звука от него, ни шороха. Кроме того послания, заставившего меня круто изменить свои планы.

В тот вечер я вез в карете Маришку в ресторан, где ждали ее родители и мой отец, чтобы сделать ей предложение. Я и сделал, но после этого не вернул девочку домой к маме и папе, а увез к себе — не мог доверить ее никому. Боялся за нее безумно.

 Почему я не многорукий многочлен? Опутал бы Маришку всем собой и любил, любил, любил без устали. Хотелось трогать ее сразу везде, целовать сразу всю. Какое-то всеобъемлющее наваждение — желание укутать ее в свою любовь и не выпускать из рук ни на мгновение. Каждый раз отрывался от нее с трудом, каждый день отпускал ее на работу в универ, как будто срывал пластырь с раны, и нервоточил, пока снова не получал ее в свои лапы. Мне нужно было каждую минуту знать, где она и что с ней все хорошо. Смотрел на движения маячка, установленного в ее телефоне, едва держал себя в руках, чтобы не срываться к ней. Но не мог не звонить, чтобы узнать, что это она куда-то пошла, а не ее кто-то у меня забрал.

Я просто чертов клинический идиот, но ничего не мог сделать с этим. Без нее воздух — стекловата. Люблю ее без ума и памяти.

Нежные руки обвили мой торс:

— Виталь, опять кошмары?

Развернулся к ней, выплюнув сигарету, обхватил за талию: