За что ты меня ненавидишь? - Алина Ланская

Приемная директрисы больше похожа на выставку в музее. Вся комната заставлена блестящими кубками и стеллами, которые выиграл наш лицей.

За полтора года учебы меня впервые вызвали в этот кабинет. Немного не по себе, если честно.

Слышу, как по паркету грозно стучат каблуки нашей Лидии Михайловны, и ожидаю ее увидеть, как только откроется дверь приемной. Но входит не она.

— Лиза? — удивленно гляжу на свою подругу Мякишеву. Она бледная и напуганная. Но когда видит меня, чуть улыбается.

А за ее спиной уже возвышается “Святая троица”: Брин, Марика и Ливенский.

— Может, включишь голову и пройдешь вперед? Ты размокла, Мякишева?

Лизку бесцеремонно двигают вперед, а я отвожу взгляд в сторону. Всегда так делаю, когда вижу Святого. То есть Святослава Брина, яркого представителя темных сил нашего лицея. Ну, это только я так считаю, а все в классе его обожают, даже учителя считают этого высокого скандинава отличным парнем, с которого всем надо брать пример.

И только у меня с ним не сложилось.

— Привет, Даш! — мелодичный голос принадлежит подружке Свята и нашей однокласснице Марике.

Тоже, наверное, гадает, что мы здесь делаем. Никаких косяков за нами, вроде, не числится, но мне все равно страшно.

Пока Свят отвлекается на стеллаж с наградами, Тим Ливенский ободряюще подмигивает мне, я в ответ несмело улыбаюсь.

Наконец, появляется директриса Лидия Михайловна. Ей глубоко за пятьдесят, и выглядит она, как женщина, которая искренне считает, что внешность это не главное. Хотя мне кажется, если бы она чаще улыбалась, ее и любили бы больше.

— Ко мне в кабинет. Все. — она открывает дверь, пропуская вперед сначала Марику, потом нас с Лизой. Парни заходят последними. — Садитесь. Разговор есть. И очень серьезный.

Мы с Марикой и Тимом недоуменно переглядываемся, Брин равнодушно смотрит на Лидию Михайловну. Наверное, он один во всем лицее ее не боится.

— Сегодня утром у нас была комиссия из министерства, — стальным голосом начинает директриса, сжимая в руке золотой “паркер”. — Она заседала на втором этаже в двадцатой аудитории.

— Я была там сегодня, — восклицает Марика. — Нас со Святом попросили туда отнести атласы…

— Да видела я вас в коридоре, когда камеры смотрела, — с досадой вздыхает директриса. — А еще Тимофея, Дашу Ёлкину и Лизу. Поэтому вы все пятеро и сидите здесь.

— Так что случилось-то? — Тим поглядывает на часы на стене. — У меня через полчаса репетитор по японскому.

— Репетитор подождет! — от тяжелого взгляда Лидии Михайловны хочется спрятаться. — У главы комиссии из сумки исчезла ценная вещь. Очень ценная. В нашем лицее. И скорее всего, ее взял кто-то из вас пятерых.

Ливенский так и застыл с открытым ртом. Да и кто его обвинит в этом? Мы с Лизкой сидим, как прибитые, только что и можем, так переглядываться друг с другом.

— Это… это невозможно, Лидия Михайловна, — Марика неуверенно обводит нас взглядом, но потом уже более настойчиво продолжает. — Никто бы не посмел… у нас в лицее никогда никакого воровства, да и контингент более чем приличный. Кому тут воровать?!

— Может, сама потеряла свою ценную вещь, а на нас свалить хочет?

— Ливенский! Как у тебя язык только повернулся?

— Ну, а что? Мы даже не знаем, что за вещь? Я в кабинет заглядывал вообще на минуту. Не видел никакой там сумки…

Тим возмущается, и я с ним согласна. Да и с Марикой тоже. Никто бы не стал так рисковать своим будущим. И ради чего?

— Камеры? — молчавший до этого момента Свят холодно смотрит на директрису.

— Внутри двадцатой аудитории? Выключили, раз комиссия там полдня заседала. Но кабинет весь обыскали.

Марика недовольно отбрасывает свои блестящие черные волосы назад.

— А теперь что? Будете обыскивать нас? Я против!