Глава 1
Первым врать нельзя
– Тоже ссытся? – Толстая женщина с шалью на плечах посмотрела на мою маму. – Сколько лет?
– Восемь, – ответил я, – срусь.
– Ну-ка! – Мама дернула меня за рукав. – Шесть ему. Шутит. Вы крайняя?
– Вон крайняя. – Толстуха поджала губы, превратив их в куриную гузку, и кивнула в сторону сгорбленной старухи, сидящей рядом с кабинетом врача.
Мама, не отпуская мою руку, прошла в центр коридора и присела на лавку.
– Вы крайняя?
– Грызет до мяса. С корнем выгрызает, – сказала старуха, показывая свою руку со следами укусов и обглоданными ногтями.
– Не смотри, – закрыла мне глаза мама. – Иди поиграй, пока время есть.
– Так что с вашим-то? – не успокаивалась толстуха, передвигаясь поближе к нам. – Заикается? Мой ссытся. Достал уже, все в доме мочой провоняло. Лоб уже здоровый, по бабам пора, а он мокрит, – сказала она, подсев к маме. – Ваш тоже подозрительный какой-то! Небось по бу́ху его?..
– Слушайте! – вскипела мама. – Что вам надо?
– Ничего, – обиделась толстуха и вновь превратила свое лицо в куриную попку. – Тоже мне, секреты от своих. Вы, видать, из этих – из интеллигентов. Все хотите чистенькими остаться. Не выйдет!
– Вашего бьют, – сказал я и указал на окно. – Слышите, плачет?
– Где? – Толстуха мгновенно вскочила и рванула к выходу.
За ней, согнувшись, поплелась старуха, с таким обреченным видом, что мне стало не по себе. Я таких коров у отца на мясокомбинате видел: в глазах слезы, понимают всё, но идут…
Толстуха, вернувшись, тяжело задышала:
– Что он врет у вас постоянно-то? Никто там никого не бил… Ты чего врешь взрослым? То восемь лет, то бьют Димулю моего. Играются они спокойно с Алисой.
– Иди тоже поиграйся, – строго сказала мама, – далеко только не уходи.
Я метнулся к двери на улицу. Навстречу мне ковыляла старуха, с точно таким же видом, как и уходила. «К смерти, что ли, готовится», – подумал я и вышел во двор.
В песочнице под навесом копошились Димуля и Алиса, строя то ли замок, то ли крепость. Разницу между этими строениями я не особо понимал. И там, и там башни, стены, бойницы. Дядя Наум говорит, что у многих вещей в этой жизни разница только в названии, а по сути они одно и то же. Пример привел еще. После этого примера со мной Бабай не разговаривает, мол, я его, коммуниста и ветерана войны, к фашистам приравнял. А это не я, это дядя Наум.
– Что строите? – Я присел рядом с Алисой.
– Тюрьму, – сухо ответила она, зачерпнула песок лопаткой и прилепила его к стене.
– А кто сидит?
– Людоеды, – сказала Алиса, – других съели.
Я с интересом разглядывал девочку. Белые колготки, сандалии с цветочком на застежке, на голове алый бант. Лицо худое, заостренное. Сидящий рядом Димуля, наоборот, одутловатый увалень с густыми бровями и мощным лбом. В сказках таких, как он, барскими сыночками называют.
– Тебе сколько лет? – спросил я Алису.
– Семь, – ответила она и пристально посмотрела на меня. Изучив лицо, опустила глаза ниже и уставилась на мои руки. Я заметил, как уголок ее рта чуть скривился, оголив нижние зубы, и тонкая струйка слюны вытекла на песок.
– Алиса, – послышался над нами тихий голос, – нам пора. – Старуха погладила ее по голове и, выдергивая из оцепенения, слегка толкнула в плечо. Алый бант качнулся, девочка подняла глаза и, словно пережевывая что-то, сглотнула слюну. – Папа ждет. Пошли.
