Мы все трое сидели на длинном светло-сером диване и молчали, держа на коленях кружки с крепким травяным чаем, который уже успел остыть. Кто-то смотрел на стену, водя глазами по ее узорам, словно мысленно пытаясь выбраться из воображаемого лабиринта, кто-то расфокусированным взглядом смотрел в пол. Я же вглядывалась в одно из больших арочных окон, за которым не было ничего, кроме черноты.
Но вдруг вдалеке замерцал фиолетово-золотистый свет. Он казался маленьким, почти незаметным настолько, что если бы я не задержала взгляд на секунду дольше, то и вовсе не заметила бы его. А потом, минуты через две, загорелся такой же огонек, совсем рядом с предыдущим.
Я встала с дивана и, по-прежнему не чувствуя ничего, кроме пустоты внутри себя, подошла к окну. Что может быть там, в вечной темноте?
– Исилия, ты в порядке? – спросила Фианна, настороженно посмотрев на меня, когда заметила мое движение. Ее внезапный голос развеял повисшую тишину.
Я повернула голову в ее сторону, не отвечая, и снова уставилась в темноту на улице. Неизвестные огни, привлекшие мое внимание, начали загораться один за другим, на этот раз гораздо быстрее и охотнее.
– Там какой-то свет, – неуверенно сказала я, указывая пальцем в окно.
Феландир положил руку на подлокотник и, слегка приподнявшись, с любопытством вытянул шею.
– «Свет»? А-а. Это, должно быть, Путеводные зажигают.
– Что это, «Путеводные»? А ну-ка… – Поставив кружку с чаем на стол, Зеленокрылая поднялась со своего места и направилась ко мне, чтобы тоже взглянуть.
Отхлебнув уже остывшего травяного напитка, парень начал свой рассказ:
– Каждый год, в середине ноября, Арахниды собираются поздно вечером на улице и «отдают дань уважения мертвым». Поминают тех, кто когда-то давно погиб во время резни. Они зажигают маленькие тонкие кристаллы: поднимают их высоко в небо, держа в руке так, чтобы лунный свет, падающий на их поверхность, заряжал их энергией и заставлял светиться, после чего украшают ими голые ветви деревьев или просто втыкают в какие-нибудь возвышенности на земле. По их словам, все это делается для того, чтобы тот, кто погиб еще на поверхности, – и последнее, что запомнил перед своей гибелью, это весь творящийся вокруг ужас, – смог благодаря свету кристаллов отыскать путь в Кромкредор. Спуститься сюда, вниз, и увидеть, что «раса Арахнидов еще существует», что «не все потеряно».
Я почувствовала, что в горле пересохло, и силой заставила себя тяжело сглотнуть. Несмотря на то что стресс занял все пространство внутри меня и отгородил от других эмоций, словно стеклянным куполом, я все равно ощущала толику грусти. Грусти, которая появилась еще несколько дней назад, когда Феландир впервые рассказал мне правду об изгнании Арахнидов.
– О! А не хотите сходить и увидеть все своими глазами?
Мы с Фианной одновременно обернулись и ошарашенно уставились на Зеленокрылого.
– Т-ты имеешь в виду… пойти прямо туда, к ним? – Я удивленно моргнула.
– Ну да, – пожал плечами молодой человек, – что в этом плохого? Я уже бывал там несколько раз. Меня, как и тебя, тоже когда-то привлекли эти огни, а потом господин Кайхкаррен предложил мне сходить с ним к реке в ближайшей деревне, где все, собственно, и происходит.
Руки похолодели от волнения, и я принялась теребить пальцами ткань платья, не зная, что ему ответить. Но любопытные глаза Фианны уже загорелись: она всегда любила маленькие приключения, потому что сама никогда не могла усидеть на одном месте.
Если бы подруга сказала, что хочет пойти, я бы тоже согласилась, потому что не хотела сейчас оставаться одна. Но тут меня вовремя осенило: я ведь Сиренекрылая. Более того, прямой потомок тех, кто устроил ту кровавую бойню. Не станет ли лицемерием с моей стороны вот так заявляться к жителям деревни и смотреть им в глаза, как ни в чем не бывало?
