Гостиная наполнялась шёпотом. Приглушённые голоса, осторожные взгляды, негромкий звон бокалов с водой и крепким алкоголем. Запах свежих цветов смешивался с тяжёлым ароматом ладана, принесённого кем-то из родственников. Я стояла у камина, вцепившись пальцами в чёрную ткань платья, будто стараясь удержаться на ногах.
Моего мужа, Павла, похоронили утром. Теперь в нашем доме собрались друзья, коллеги, дальние родственники – все, кто хотел выразить соболезнования, кто чувствовал себя обязанным прийти.
Каждый раз, когда кто-то подходил ближе, произносил заученные слова утешения, я кивала, но не слышала их. Мои губы двигались, отвечая что-то дежурное, но смысла в этих словах не было. Всё, что имело значение, ушло вместе с Павлом.
– Выпей глоток воды, – тихо сказала Наталья, моя лучшая подруга, протягивая бокал. Она вот уже третий день не отходила от меня, словно знала, что без неё я просто рассыплюсь, как фарфоровая статуэтка.
Я взяла стакан, но не сделала ни глотка. Губы были сухими, но пить не хотелось. В горле стоял комок, мешавший дышать.
– Все смотрят, – прошептала я, не зная, зачем это сказала.
– Пусть смотрят, – ответила Наталья, сжимая мою руку. – Они придут, поговорят, уйдут. А ты останешься. Ты должна держаться, Маш.
Я склонила голову. Да, я останусь. В этом доме, полном эха чужих голосов, в этой жизни, которая теперь кажется чужой.
Кто-то хлопнул меня по плечу. Дядя Павла, Виктор Сергеевич. Высокий, грузный мужчина с лицом, покрасневшим от спиртного.
– Ты держись, девочка. Павел был хорошим человеком…
Он ещё что-то говорил, но я снова не слышала. Просто кивнула, опустив взгляд. Всё, что мне хотелось, – чтобы этот день закончился. Чтобы этот ад закончился.
Но он только начинался.
Одиночество било в висок, отдавало в грудную клетку ноющей пустотой. Я действительно осталась одна. Без детей, без мужа, без будущего, которое ещё вчера казалось мне чем-то незыблемым. Мысли, одна тяжелее другой, давили на меня, и слёзы сами собой стекали по щекам. Как же мне было противно от самой себя – сегодня я должна думать о нём, о Павле, а не о себе. О том, каким он был, что он значил для всех нас. А я думаю о том, как мне теперь жить.
Но я жива. Я должна быть благодарна хотя бы за это. Я дышу, стою, говорю. А он… он нет. Павел умер. Сердце. Всё случилось так быстро, что даже теперь кажется, будто это ошибка, чья-то нелепая шутка. Но его больше нет. Никогда не будет.
Меня передёрнуло, дыхание сбилось. Я всхлипнула, закрывая лицо ладонями. Никогда…
Гости разошлись. Дом опустел. Остался лишь тяжёлый запах духов, кофе и чего-то неуловимо мрачного – может быть, самой смерти. Я медленно пошла по дому, неосознанно проверяя, действительно ли теперь я одна.
В коридоре всё было так же, как всегда, но теперь в этом порядке было что-то пугающее, безжизненное. Я заглянула в кабинет Павла. На его столе лежали несколько папок, ручка, пара монет. На стуле висел его любимый тёмно-синий пиджак. Осторожно провела пальцами по спинке кресла, как будто надеясь, что почувствую тепло, которое могло там остаться. Но нет.
В гостиной тускло горел торшер. На полке стояли наши фотографии – свадьба, отдых у моря, какой-то банкет, где он смеялся, глядя на меня. Взяла одну из них, провела пальцем по стеклу, но тут же поставила обратно, боясь, что если задержусь, то не смогу отпустить её.
Вошла в гардеробную. Там всё было так, как он оставил: идеально выглаженные пиджаки висели на своих местах, галстуки аккуратно разложены на подставке, запонки лежали в шкатулке. Погладила по ткани смокинга, ощутила под подушечками пальцев холод металла запонок. Как будто он всё ещё здесь. Как будто всё ещё можно повернуть вспять.
