Восемнадцать капсул красного цвета - Владимир Корн

Дождь лил уже который день подряд. Лил, не прекращая свое мокрое дело ни на секунду. Иногда он почти иссякал, и тогда люди устремляли взгляды вверх в робкой надежде увидеть лучик солнца в сером, свинцовом кошмаре туч, затянувших все небо.

В доме, наскоро срубленном из сосновых бревен, за грубым дощатым столом расположились четыре человека. Пятый крутился возле раскаленной печки-буржуйки, помешивая длинной деревянной ложкой варево, испускавшее вкусные запахи.

– Андрюха, скоро ты там? Народ заждался, – поинтересовался у него один из сидящих за столом, широкоплечий, что называется кряжистый, с крупной лобастой головой, стриженной под ноль. В нем легко было распознать главного, и не потому, что выглядел он старше других.

– Да сейчас уже, пять минут подождать не можете? Это же гречка, она недовара не любит, – откликнулся тот, которого назвали Андрюхой.

– …В этот самый момент она за руку меня и цапнула, – продолжил рассказчик, морщинистый, с выпирающим на худой шее кадыком мужчина, занимавший место с торца стола, возле узкого окна, похожего на бойницу.

Он завернул рукав камуфляжной куртки, чтобы продемонстрировать шрам. Рубец действительно выглядел ужасно, так, как будто из руки вырвали кусок мяса. От татуировки на предплечье, явно тюремной, осталась только нижняя часть – конец кинжала или меча.

– Пошто именно туда? Обычно они в горло метят, – с какой-то ленцой спросил еще один, бородатый, бездумно смотревший в темное окно.

– Часы на руке были, кварцевые.

– А что, ты тогда еще не знал?

– Да знал, иначе бы с тобой не разговаривал, просветили меня уже. Но в кварцевых, сколько там его? А сами часы – подарок, дороги мне были. От шмары одной, я из-за нее чуть даже в завязку не ушел. Такие вот дела.

– И из-за меньшего люди погибали. Часы-то где, сохранил?

– Выкинул, не настолько она мне и дорога, – щербато улыбнулся рассказчик.

Снаружи послышались чьи-то шаги по мокрой, раскисшей земле, затем раздались удары: кто-то сбивал с обуви налипшую грязь. Едва ли не тут же открылась дверь, пропуская высокого мужчину в плащ-палатке с накинутым капюшоном.

– Здорово, мужики, – негромко сказал гость, после чего неспешно стянул с себя плащ и повесил его на свободный колышек возле буржуйки.

Он снял автомат, висевший на груди на задней антабке[1] и пристроил его чуть дальше, так же – стволом вниз.

– Мужики в деревне… – начал было щербатый, но тут же осекся под строгим взглядом старшего.

– Здорово, Глеб, давно не виделись. Какими судьбами здесь оказался? – ответно поприветствовал он.

– Здравствуй, Арсений. На постой к вам отправили, примете? – Глеб повел носом, принюхиваясь. – Вкусно пахнет. Гречка?

– Примем, чего спрашиваешь? Она самая. Проходи, присаживайся, вместе и поужинаем. Гость в дом – бог в дом, – зачем-то добавил Арсений.

Щербатый взглянул на старшего вопросительно, и тот кивнул: да, он самый. После чего шепотом добавил:

– Это Чужак и есть.

Взгляд щербатого сразу же переменился и стал уважительным.

Гость покопался в рюкзаке, достал две банки говяжьей тушенки, литровую бутылку водки и поставил все на середину стола: мол, не нахлебником заявился.

– Гостинчик вам от зайчика, – улыбнулся Глеб. – К каше самое то, – указал он подбородком на бутылку.

– Как бы нам от Петровича гостинчиков не отхватить, – опасливо произнес оторвавшийся от созерцания оконного стекла бородач.

– От Петровича? Петрович слова не скажет, – заверил явно напрягшихся мужиков гость. – Не волнуйся, старшой, все будет в ажуре. – Затем, обращаясь к щербатому, добавил: – За базар отвечаю, Атас.

– Вот и каша поспела. – На столе появилась кастрюля, испускающая такой запах, что рот у каждого поневоле наполнился слюной.