Варвара. Последняя из Медведских - Ульяна Соболева

Сорок пять градусов жары, гул толпы, запах пота, дорогого пластика и рекламных напитков, обещающих восстановить баланс электролитов, а на деле вызывающих изжогу и сомнительные мысли о смысле жизни. В глазах слепящие прожектора, в ушах рефери, выкрикивающий счёт с безразличием автомата для выдачи талонов в поликлинике. Всё как всегда. Всё, как должно быть. Я чувствую мяч, я чувствую корт, я чувствую, как мышцы напряжены, словно натянутая тетива. В этом мире всё просто: удар — движение — победа. Ни лишних слов, ни лишних людей. Теннис — это дуэль, и пусть у меня в руках не клинок, а ракетка, сути это не меняет.

Противница напротив — жёсткая, быстрые ноги, сильная подача. Но я быстрее. Всегда была быстрее. Я знаю, когда она подаст, знаю, куда побежит, вижу это в долю секунды раньше. Это опыт. Это интуиция. Это, возможно, какой-то звериный инстинкт, но плевать. Её подача — и я уже там, резкий рывок, удар, резонанс в запястье, лёгкий хруст струн, и мяч летит точно в линию, раскручиваясь так, что даже воздух визжит от боли. Гейм, сет, матч. Варвара Морозова выигрывает, толпа ревёт.

Но я не слышу. Потому что в ту же секунду понимаю, что с ногой что-то не так. Вскидка взгляда вниз — не надо, не смотри, но слишком поздно. Колено, этот жалкий кусок плоти и хрящей, решило, что на сегодня хватит. Оно кричит мне об этом яркой вспышкой боли, и я понимаю, что лечу вниз. Всё происходит слишком быстро, но в то же время растягивается на вечность: белая форма, облитая потом, жёсткий корт, который неожиданно встречает меня так, будто его покрыли каменной кладкой.

Стук сердца оглушает. Зрение плавает, в ушах белый шум. Я пытаюсь встать, но тело больше не слушается. Где-то наверху мелькают тени врачей, кто-то кричит моё имя. Варвара Морозова, номер один, чемпионка, хищница корта. Лежит на земле. Беспомощная. Впервые за всю свою чёртову жизнь.

Толпа кажется аплодирует. Только уже не мне.

***

Просыпаюсь от ощущения, что меня закатали в бетон и забыли подписать, где вверх, а где низ. Голова гудит, будто внутри нее поселился маленький, но очень амбициозный кузнец, который пытается выковать мне новые мысли, но получается только грохот. Ноги ватные. Не в том смысле, что они не слушаются — это-то ладно, фигня, бывало. А в том, что я их вообще не чувствую. Будто отрезали и забыли положить обратно.

Белый потолок давит на сознание. Дешёвые больничные стены пахнут антисептиком и чем-то безнадёжным. Из коридора доносится мерное "пик-пик" капельниц, шаги вялых медсестёр, кто-то чешет горло, кто-то орёт, что у него больничный борщ хуже, чем в армии. Где-то там, в другой жизни, которая ещё вчера была моей, люди живут, работают, бегают по корту, играют в теннис, выигрывают турниры. А я лежу. Как труп, только без права окончательно сдохнуть.

В дверь входит врач. Среднего возраста, с лицом человека, который уже не переживает за своих пациентов, потому что за столько лет привык к тому, что человеческие тела ломаются, а человеческие судьбы ещё чаще. У него в руках планшет, в глазах печать приговора. Я уже знаю, что он скажет. Ну давай, доктор, развлеки меня, может, хоть удивишь.

— Разрыв крестообразных связок, — сообщает он, даже не попытавшись сделать голос помягче. Видимо, в курсе, что у спортсменов кожа толстая. Или просто думает, что мне уже всё равно.

Я щурюсь, пытаюсь пошевелить ногой, и тут же от этого желания хочу завыть, потому что боль пронзает меня, как разряд электричества, через всё тело, во все кончики нервов, прямо в мозг. Чёрт. Если бы в аду раздавали медали за самые глупые поступки, я бы прямо сейчас получила золото.

— Ты восстановишься, но… — Врач делает паузу, слишком длинную, слишком многозначительную, слишком ту, что я ненавижу.