Факультет
трансформации никогда не обладал той привлекательностью для адептов, которой
могли похвастаться остальные. Например, если изучать стихии стремились многие,
то превращать живое давалось не каждому. Искусство изменять мир, в частности
материю, постигали лишь самые усидчивые маги, с особым складом ума.
Преобразование чего-либо сопровождалось болью и страданиями. Подчиняясь воле
чародея, мир перестраивался, но его плоть и кровь при этом также подвергались
изменениям. Неважно, придавал ли он форму камню или превращал его в лед, суть в
том, что физическая реальность с неохотой отдавала созданное богами.
Неудивительно, что среди других адептов Университета чароплетства факультет
трансформации пользовался дурной славой.
Теперь
ситуацию ухудшило и то, что маг, похитивший бесценный артефакт «Сердце Ахоры»,
принадлежал к повелителям материи. Известие об этом разлетелось, как летняя пыльца,
заражая адептов и преподавателей нездоровым волнением. Из-за происшествия в
музее ректор ввел на территории ШтУЧКИ комендантский час. Последнее
обстоятельство тоже сыграло немаловажную роль в том, что факультет
трансформации стал негласным изгоем. До драк или оскорблений дело еще не дошло,
но университет теперь походил на растревоженное осиное гнездо.
Как
обычно это бывает, нашлись и те, кто воспользовался ситуацией. Шэдар получила
возможность спрятать книгу на одной из кафедр опального факультета. Они с бесом
устроили убежище в чучеле серого дракона. Чешуя мертвой рептилии поглощала любые
магические эманации, являясь отличным схроном для беглецов — ведь теперь
степной лис знал, что и кого искать. Шорох в очередной раз убедилась в коварстве
Лао: пока она исступленно искала выход из иллюзорного мира, он растянул
магическую сеть над всей территорией университета, вплетая ее в защитный купол.
Птица оказалась в клетке.
Шэдар
не следовало ставить только на Дакасту, она второй раз за полгода поторопилась и
теперь пожинала плоды своей глупости.
—
Что будем делать? — спросил вездесущий бес, который уже помирился с Проглотом.
Тот
великодушно разрешил на себе ездить, и хвостатый наслаждался моментом —
чудовище считало его своим другом, что в будущем сулило немалый куш.
—
У тебя есть предложения? — не особо надеясь на чудо, поинтересовалась Шэдар.
—
Да, есть, — кивнул рогатый, а потом удивил: — Давай сдадимся ректору.
—
Издеваешься? — не поверила ведьма.
—
Как ни странно, нет. — Бес был невероятно серьезен. — Мы тут с Проглотом
подумали и решили, что это лучший вариант.
—
Ну-ка, ну-ка, — не удержалась Шэдар и села на любезно подставленный корень.
В
отличие от беса пень обладал галантностью, никак не вязавшейся с образом
ожившего дерева.
—
Давай сдадимся Лао, — с энтузиазмом повторил рогатый.
Он
звонко ударил копытами по бокам пня, из брюха Проглота раздался характерный
дзинь. Бес блаженно прикрыл глаза и, казалось, забыл обо всем на свете.
—
Ты хоть понял, что сказал? — Шэдар поймала себя на мысли, что у хвостатого
повредился рассудок.
—
Конечно! — Он предвкушающе потер руки и даже прихрюкнул от своей гениальности. —
Смотри, Лао думает, что в книге мы с тобой вдвоем. О малыше-то маг не знает.
Ведьма
окинула «малыша» скептическим взглядом, тот гордо приподнялся на корнях.
—
И? — уже понимая, к чему клонит беглец из пекла, все же уточнила она.
—
Малыш сожрет его! Как там люди говорят: и волки сыты, и овцы целы.
—
Нет! — яростно вскинулась Шэдар. — И думать не смей.
—
Я так и знал, — процедил бес. — Ты все еще любишь этого узкоглазого
интригоплета.
—
Ревнуешь? — усмехнулась Шорох.
—
Да, — честно признался бес. — Ты моя ведьма.
Пень
под рогатым взбрыкнул, и тот исправился:
