– Стой! – прокатился по верхней палубе чей-то крик. – Не прыгай!
Услышав его, я, как и все пассажиры лайнера «Голден Зива», невольно обернулся, чтобы увидеть, откуда он доносится, и, что гораздо важнее, понять, кому он адресован.
По палубе бежала женщина в футболке с надписью «Круизы Моти» на груди и в солдатских штанах американской армии, и с каждым ее шагом две вещи становились все более очевидными. Во-первых, что если бы на Олимпийских играх проводились соревнования по бегу в армейских ботинках, эта женщина выиграла бы их, даже не надрываясь. А во-вторых – и это обстоятельство повергло меня в полное изумление, – что идиотом, собирающимся прыгнуть за борт с высоты седьмого этажа и испортить отпуск пяти тысячам ни в чем не повинных пассажиров, оказался я.
– А-а-а… – промямлил я, пытаясь заполнить промежуток времени между мгновением, когда я облокотился о поручни, пытаясь найти укромный уголок, и следующим, когда глаза всех на палубе обратились к женщине с черными волосами, собранными на затылке в конский хвост, схватившей меня за руку. В ее взгляде явственно читался трепет от осознания того, что я все-таки мог прыгнуть за борт, но еще больше в нем было презрения и разочарования в том, что я этого так и не сделал.
– Я вовсе не собирался…
– Не морочь мне голову. – Она зажала мой правый локоть движением, не позволявшим не то что двинуться, но и свободно дышать. – Я работаю на круизах уже одиннадцать лет и таких, как ты, вижу за километр.
– Послушайте… – попытался я подобрать слова, которые должны были убедить ее в том, что если я не покончил с собой за предыдущие пять месяцев, то уж точно не стану делать этого сейчас.
С другой стороны, мне хотелось чуть ли не расцеловать ее за предположение, что я собираюсь прыгнуть за борт вместо того, чтобы думать о Яаре.
Потому что все вокруг меня уверены, что дела обстоят именно таким образом.
И все они ошибаются.
Несмотря на то, что именно о ней я сейчас и думал.
Как, впрочем, не переставал думать ни на секунду в течение всех этих пяти злосчастных месяцев.
– Я вовсе не… – сделал я еще одну безуспешную попытку убедить одного из нас. – Я в полном порядке.
– Послушай, приятель, – прищурив зеленые глаза, женщина усилила хватку, – видала я тут народ, истерзанный песенками Ринат Габай[1], но даже они выглядели получше тебя. Ты один?
– Нет. Я… – промямлил я, все еще пытаясь сообразить, что же все-таки случилось. – Я здесь с семьей.
– А-а-а, так вам тоже поставить Ринат Габай?
Я стоял напротив нее совершенно сбитый с толку, пытаясь сообразить, ошибается ли она, и если да, то насколько. Я, разумеется, не собирался никуда прыгать, но если предположить, что моих родителей, Деклу, Амихая и Дана вызывают в капитанскую каюту и сообщают им, что я свалился в Средиземное море, как бы они на это отреагировали?
Кто точно не удивился бы, так это мама.
Наоборот. Скорее всего, если бы ей сказали, что сделали все возможное и невозможное, но я все равно решил прыгнуть ласточкой с высоты десять метров и лишь по пути вниз сообразил, что не знаю, как это делается, и разбился насмерть, она немедленно сообщила бы им, что тысячу раз предупреждала меня о последствиях. Что значит для нее потеря ребенка по сравнению с потерей возможности лишний раз сказать: «Я же говорила»?
Отец, покачав головой, промямлил бы, что она права.
Дан сказал бы, что это очень смешно – достигнув самого дна, погибнуть, упав с высоты, – и вернулся бы в свою Америку, потому что какая разница: есть у тебя старший брат или нет, если ты с ним так ни разу и не поговорил?