Невысокая восьмилетняя девочка со вздохом окинула взглядом
большой, красиво украшенный зал, заполненный толпой народа. Богатые
взрослые на очередном приёме, устроенном какой-то важной шишкой из
правительства, с вежливыми улыбками и деловитыми взглядами
увлечённо разговаривали на разные серьёзные темы. Мужчины были в
смокингах, некоторые из них стояли с бокалами, полными алкоголя,
кое-кто собрался за столом в стороне, раскуривая дорогие сигары.
Дамы в изящных платьях и бесценных бриллиантовых украшениях вели
изысканные беседы.
Неудивительно, что ребёнок затосковал. Родители, завсегдатаи
подобных мероприятий, решили, что пора приучать дочку к высшему
обществу, но девочка явно чувствовала себя здесь лишней. Воспитание
и манеры, вбиваемые ей в голову с младенчества, не позволили ни на
секунду расслабиться, ссутулить плечи, громко засмеяться или
перебить чей-то разговор. Даже чтобы спросить разрешение у мамы
выйти из зала и отдохнуть от шума и посторонних, ей пришлось
дождаться, когда женщина закончит очередной формальный диалог.
К счастью, родители девочки, пусть и строго соблюдали приличия,
были людьми не жёсткими. Понимая, насколько ребёнку трудно в первый
раз на приёме, ей позволили спокойно посидеть в небольшой гостевой
комнате на втором этаже, разумеется, с разрешения хозяина дома. К
слову, тот нисколько не протестовал.
Так сложилось в жизни девочки, что зачастую посторонние люди
проявляли к ней чрезмерную снисходительность, умиляясь кукольной
внешности. Белая, точно фарфоровая, кожа, светлые локоны, огромные
голубые глаза и длинные ресницы значительно облегчили родителям
девочки работу над образом и стилем дочери. Гордясь её утончённой,
редкой красотой, они ежедневно мучили малышку, закручивая длинные
волосы в мелкие кудряшки, закалывая их на манер старинных причёсок,
и наряжали её в кружева.
Даже сейчас, залезая на мягкий багровый диван в затемнённой
комнате, ребёнок был вынужден сначала как следует расстелить подол
клетчатого платья, расправить все оборки с рюшками и только потом
присесть, с любопытством осматриваясь. Похоже, это помещение
предназначалось не столько для приёма гостей, сколько для душевного
отдыха хозяев. В приглушённом свете оно действовало на девочку
успокаивающе. Резной холодный камин очень хотелось разжечь, чтобы
добавить ещё больше уюта, однако она не посмела беспокоить прислугу
детскими капризами. Вместо этого, пробежав глазами по аккуратному
кофейному столику и массивному шкафу из красного дерева, ребёнок
уставился на балкон, прилегающий к этой комнате. Полукруглая
площадка с невысокими узорчатыми перилами сейчас была заметена
снегом. За окном бушевала метель, поэтому даже на недавно очищенной
поверхности образовались сугробы. Ночная вьюга заворожила девочку.
Ей начало казаться, что снежинки, обнявшись друг с другом, кружатся
в сказочном вальсе. Может, у них тоже приём?
Размечтавшись, малышка уже видела пейзаж за окном иначе.
Снежинки превратились в благородных дам, их узоры — в изящные
платья. В комнате не было слышно музыки, но в её голове уже
зазвучал вальс Шопена. Не удержавшись, девочка тоже вскочила на
ноги, начиная кружиться по комнате с молчаливой улыбкой,
подстраиваясь под танец метели. Эту небольшую шаловливую игру она
могла себе позволить.
Бал, происходивший в её голове, был намного интереснее реального
приёма. Душа рвалась в далёкие года прошлого, не желая оставаться в
скучном двадцать первом веке. Красиво подсвеченный желтыми фонарями
балкон выглядел сказочнее зала внизу. И, главное, рядом нет людей.
Не перед кем блюсти приличия, вокруг ни души…
Ни души?
Девочке во время очередного кружения показалось, что на балконе
мелькнула чья-то тень. Она мигом остановилась, оборачиваясь к
стеклянной двери, и замерла, растерянно моргая. Там, на улице,
среди сугробов, стояло худое, высокое существо и, прильнув к
стеклу, не отрываясь, смотрело на неё.
