Предисловие ко второму тому
Приехав в Казань, дети оказались предоставлены самим себе. Опекунше Юшковой они были не нужны. Хотя она громогласно заявила, что приносит «себя в жертву», видела их изредка, так как они жили не только в разных домах, но и на разных улицах. Некому, кроме старшего брата Николая, было по-отечески пожалеть их и ободрить добрым взглядом. Одним словом, сироты!
Лёва и Маша до последнего мгновения не верили, что они уезжают из Ясной в эту противную Казань. Митя и Серёжа тоже не хотели уезжать, но старались привыкнуть к этой мысли. А младший брат с сестрой надеялись, что произойдёт чудо и они останутся со своей любимой тётушкой Туанетт. Но этого не произошло. Из усадьбы вывезли все вещи и мебель, так что некоторые комнаты большого яснополянского дома стояли пустые, и дети обходили их стороной. На двух баржах вместе с вещами в Казань отправилась и большая часть дворовых: повара, столяры, обойщики и прочие специалисты. А с первым снегом санный поезд отбыл с дядькой Николаем в дальнюю дорогу. Пока ехали до Москвы вместе с тётенькой Татьяной, дети были спокойны. Поезд остановился в Москве у Иверской часовни, куда все пошли помолиться перед дальней дорогой. И вдруг исчезла Маша, и все бросились её искать. Через два часа её нашли, и она, рыдая, заявила, что не желает ехать в Казань и просит её оставить с тётенькой Ёргольской. Еле-еле уговорили её сесть в экипаж. Тут Лёва не выдержал и, захлёбываясь от слёз при прощании с тётенькой, дал слово, что летом они обязательно прибудут в Ясную. Дорога проходила через Владимир, Нижний Новгород, Макарьев, Лысково, Васильсурск и Чебоксары.
В то время, когда Машенька безутешно плакала, санный поезд всё дальше и дальше отдалялся от Ясной Поляны и любимой тётеньки Туанетт. Лёвочка, потрясённый этим расставанием, чувствовал ту непреодолимую силу судьбы, которая безраздельно управляет жизнью. Ему было тяжело видеть плачущую Машу, он как никто другой понимал её страдания и сокрушался только о том, что ничем не может ей помочь. В то же время он видел, что старшие братья ведут себя спокойно.
– Серёжа, а как ты думаешь, Казань больше Москвы? – поинтересовался Митя.
– Откровенно говоря, не знаю, но, кажется, это большой город!
«Как братья не поймут, – продолжал размышлять Лёва, – что мы теперь совсем одни? Тётушка Полина жила не с нами, и разве она сможет понять нас?» горечь от сознания, что они остались одни, стала снова бередить душу, и невольные слёзы оросили лицо. Лёва старался подавить в себе это чувство. Ему захотелось пересесть в карету, в которой ехала Машенька, и не просто успокоить её, а поговорить с ней по душам. Он находился в том же состоянии, когда его в детстве от тётушки Татьяны переводили в комнату мальчиков и все в один голос сказали: «Надо, Лёва, надо!» Сейчас же ему было непонятно только одно: почему Туанетт не поехала в Казань вместе с ними, а отпустила их одних? Он подумал об этом в последнюю минуту, но спросить её так и не решился.
Экипаж остановился. Серёжа с Митей выскочили и, увидев переливающийся серебром только что выпавший пушистый снег, пытались играть в снежки.
Зима вступала в свои права. Хотя проезжающих хватало, тракт ещё не был накатан. Даже на взгорках пока торчали проплешины. Ямщикам приходилось внимательно обозревать дорогу, чтобы внезапно не забуксовать. Через несколько часов, сменив лошадей, поезд понёсся дальше. Дядька Николай подгонял ямщиков, чтобы они не дремали, а старались по светлому дню проехать как можно дальше.
