Три новеллы - Фредрик Бакман

Этот рассказ о том, чем ты готов пожертвовать ради спасения жизни. Когда на кону не только твое будущее, но и твое прошлое. Не только места, куда ты стремишься, но и уже оставленные тобой следы. Ради кого ты готов от всего этого отказаться?

Я писал эту историю поздним вечером незадолго от Рождества 2016 года. Рядом – руку протяни – спали жена и дети. Я чувствовал страшную усталость. Весь этот год, который был странным и тянулся очень долго, меня не оставляли мысли о выборе, который вынуждены делать люди. О том, что всегда и всюду нам приходится выбирать. То или другое. Пойти поиграть или остаться дома. Мы влюбляемся и засыпаем в объятиях друг друга, но однажды вдруг понимаем: кто-то должен встряхнуть нас как следует, чтобы мы осознали, ЧТО ТАКОЕ ВРЕМЯ.

И я попробовал рассказать об этом историю. Ее напечатали в местной газете моего родного Хельсингборга, города на самом юге Швеции. Места, где происходят события, вполне реальны: за углом той больницы находилась моя школа, а бар, где выпивают герои, принадлежит друзьям моего детства. Несколько раз я и сам там набирался как следует. И вам, если вдруг окажетесь в Хельсингборге, настоятельно рекомендую.

Теперь мы с семьей живем на шестьсот километров севернее – в Стокгольме. И сегодня, задним числом, я сознаю, что тогда, сидя на полу возле кровати, на которой спали жена и малыши, пытался разобраться не только с любовью и смертью, но и с городом, где вырос. Наверное, это понимание сидит в каждом из нас, глубоко-глубоко: от своего города не уйти никуда. Но и назад не вернуться. Потому что он больше не твой. С ним уже не поладить – ни с его улицами, ни с мостовыми. Разве что с тем человеком, которым ты был когда-то. И возможно, простить себя за все, чем ты собирался стать, – но так и не стал.

Наверное, мой рассказ покажется вам странным. Зато он недлинный и скоро кончится. Но хочется верить, что тот, прежний мой «я», прочитает его и согласится, что вышло… ну… не так уж и паршиво. Думаю, мы с ним могли бы сходить попить пива. Потолковать о выборе. Я показал бы ему фото жены и детей, а он сказал бы: «Нормально. Ты все сделал нормально».

Как бы то ни было, эта история – вот она. Спасибо, что не пожалели на нее времени.

Привет. Я твой папа. Ты скоро проснешься, сегодня в Хельсингборге предрождественское утро… и я убил человека. Знаю, сказки обычно не так начинаются. Но я отнял жизнь. А у кого – какая разница?

Возможно, никакой. Большинству из нас так хотелось бы верить, что по каждому сердцу, переставшему биться, тоскуют одинаково. Если нас спросят, все ли жизни одинаково бесценны, большинство убежденно ответит: «Да!». Но это пока нам не укажут на кого-то, кого мы любим, и не спросят: «И эта тоже?»

А какая тогда разница? Был ли убитый мной человек хорошим. Любимым. Бесценным.

Ребенком.

Ей было пять лет. Я увидел ее впервые неделю назад. В больничном телехолле стоял красный стул, и он был ее. До нее он красным не был, об этом позаботилась она. На все про все ушло двадцать две коробки восковых мелков. Ничего страшного, она могла себе это позволить: ей все отдавали свои мелки. Как будто она могла ими выкрасить из себя болезнь, претворить таблетки и шприцы в цвет. Она понимала, конечно, что ничего не получится, она была сообразительным ребенком, но притворялась ради них. Так что днем она рисовала на бумаге, потому что это радовало взрослых. А по ночам раскрашивала стул. Потому что стулу очень хотелось стать красным.