I
«Корабль вошел в бухту ночью. Тихо прошел к указанной точке в полумили от берега и, выбросив якорь навстречу свирепым порывам ветра, покатился назад и замер, словно взнузданный красавец-конь. Его нос – утонченная линия развала, напоминавшая плавностью древние ваяния, – продолжал дрожать и без устали рыскать, ловя порывы ветра, летящего с лесистых сопок…
Корабль шел с Севера. Ранняя тамошняя зима вцепилась в корму мощными зарядами пурги, а потом уже сплошными дождями, которые обернулись ледовым панцирем, украсившим надстройку, как в страшной сказке. Сплошной аврал измотал моряков, бивших лед с обеих рук тяжелым инструментом… В муторную килевую качку многие впервые узнали сладость сна в бесконечных взлетах и падениях – и вот покой и отдых. В удобной южной бухте, забитой флотскими складами, Кораблю предстояло пополнить припасы до норм военного времени и – дальше, на Юга, к заливу Древних Персов, где всегда жарко, где дуют ветры мирового соперничества, где стреляют по-настоящему…
…До утра ни единого движения на верхней палубе, лишь вверху, над ходовым мостиком, без устали и бесшумно вращалась антенна РЛС. И внутри Корабля жизнь едва теплилась, дежурные да несколько невнятных фигур на камбузе… Но уже током прошла по дежурно-вахтенной службе весть: получено «добро» идти к стенке… Корабль торопился!
У дверей одной из кают в офицерском коридоре сошлись две фигуры. Матрос прижался к двери, пропуская человека в альпаке. Но тот остановился и хотел отстранить рукой матроса, и увидал в его руках ключ.
– Ты – сюда? Буди! Старпом приказал будить. Идем к причалу, – и вдруг улыбнулся, поведя носом к пекарне поблизости. – С хлебушком сегодня, с праздничным!.. Как вы тут в слюне не тонете?
– Соблазн закаляет дух, – «отлепетал» приборщик каюты.
– У-у, набрался уж… Буди, буди навигатора первого…
Каюта встретила приборщика полутьмой. Иллюминатор был наглухо задраен, и она выглядела берлогой с двумя лежанками. Матрос прошел к той, которая пустовала уже не один месяц – после того, как ее хозяина отправили на повышение – сел и посмотрел на Лейтенанта…»
Матрос дочитал лист, одиноко брошенный среди стола, и посмотрел на Лейтенанта. Тот спал на спине и, видимо, ему что-то снилось, может быть, что-то нехорошее, время от времени он тянул правую руку к лицу, и бросал ее назад…
В каюту вошел старлей с важным лицом. Он прошел прямо к койке.
– Спит? – негромко спросил он, жестом усаживая вставшего матроса. – А ты стережешь?
Быстрые глаза его сразу нашли лист на столе…
– Буди, он нужен здесь, а не в снах, тревогу играть не будут, но его ждут на ходовом, – и ушел, окидывая взглядом каюту.
…Минуты тянулись, а матрос сидел неподвижно. Его удивило прочитанное, и колдовала мысль, что руки его командира, словно чуткие существа, выточенные из слоновой кости, смотрят прямо на него…
Неожиданно ожил динамик корабельной трансляции, висевший над иллюминатором.
– ПЭЖ, приготовление по обычному графику…
Глаза Лейтенанта как две серые птицы выпорхнули из-под век, и он будто усилием воли удерживал их на своем лице. Он быстро поднялся, мимоходом глянув на матроса, прошел к умывальнику за толстой занавеской.
– Вас вызывали на ходовой…
– Нажми кнопку! – грубо оборвал офицер.
В углу стола лежал небольшой плоский магнитофон. Матрос сразу – видимо, не впервой – быстро нажал клавишу, и в каюту ворвался еще более грубый голос:
«Вдоль обрыва по-над пропастью, по самому, по краю…» Он удивительным образом оттенял спокойные слова корабельной трансляции, оповещавшей, что построения на подъем Флага не будет, ввиду перехода к пирсу…
