Чтобы начать с нуля, до него
ещё нужно долго ползти вверх.
Михаил Жванецкий
С 29 марта по 5 апреля 1920 года в Москве прошёл IX съезд РКП (б), ставший апогеем ленинского учёта и распределения – прыжка в социализм. Именно это собрание нарождающейся номенклатуры – рекордное по сравнению с предыдущими по количеству участников – приняло решения, вылившиеся в усиление дефицита, окончательное разорение народного хозяйства, доставшегося большевикам в наследство от царских властей, а затем и повальный голод в Поволжье, на Украине, в Казахстане и Западной Сибири. Одержимые властью, которую давал контроль над продовольствием, коммунисты называли торговцев жуликами, да и к крестьянам – мелким собственникам – тоже не испытывали тёплых чувств. Красный тоталитаризм расцвёл во всём своём убожестве, и различия с тем, что большевики устроили в 1930‑е, были косметическими. Стрелки часов вертелись в обратном направлении: в итоге вышло нечто примитивное, хотя и невиданное.
Руководители страны отлично понимали, какие риски содержит их экономическая политика. В докладе съезду Ленин выразил удовлетворение тем, что конец Гражданской войне близок, тем не менее не видел скорого конца лишениям: «…Наши шаги к миру мы должны сопровождать напряжением всей нашей военной готовности, безусловно не разоружая нашей армии». Глава государства поставил задачу – начать хозяйственное строительство: «Тут нужна железная дисциплина, железный строй… Этот переход требует многих жертв, которых и без того много понесла страна». Далее он уточнил, что имеется в виду начало экономики, работающей согласно долговременному замыслу: «Мы должны помнить, что этот план рассчитан на много лет, мы не обещаем сразу избавить страну от голода».
Сам Ильич не собирался затянуть пояс, и благодаря закрытому от глаз трудящихся спецпайку в том году питался не только ржаным хлебом и манкой, но и мясом, яйцами, сыром, салом, сливочным маслом, лакомился икрой, запивая импортными чаем и кофе.
При этом сложно истолковать иначе как признание в абсолютизме следующие слова, произнесённые им на съезде – скромно, без имён: «…Советский социалистический демократизм единоначалию и диктатуре нисколько не противоречит. Волю класса иногда осуществляет диктатор, который иногда один более сделает и часто более необходим».
Троцкий гремел с трибуны о том, что надо расширить применение принудительных работ, прикрепить пролетариев к заводам – как на мануфактурах Петра I, увеличить число трудовых армий, что смахивало на аракчеевщину: «…Принуждение играет и будет играть ещё в течение значительного исторического периода большую роль. По общему правилу человек стремится уклониться от труда. Можно сказать, что человек есть довольно ленивое животное. <…> Рабочая масса не может быть бродячей Русью».
Как и Ленину, человеческое существование подданных не виделось Льву Давыдовичу ближайшей задачей: «…Надо обеспечить возможность жить стране хотя бы в нищенских условиях, сохранить города (откуда народ бежал за границу, к белым или в сёла). <…> Наш хозяйственный план, при максимуме напряжения трудящихся, даст не кисельные берега и молочные реки <…> при самых больших усилиях в ближайший период, мы направляем нашу работу на то, чтобы подготовить условия для производства средств производства. И лишь после того, как в минимальных размерах мы будем иметь средства производства, мы перейдём к производству средств потребления и, стало быть, предметы личного потребления, непосредственно осязательный для самих масс плод работы, получатся в стадии последнего звена этой хозяйственной цепи».
